Технологии и планета. Архитектура будущего в контексте инноваций и устойчивого развития

Лаура Зертуче

Foster + Partners

PRAGMATIKA.MEDIA: Вы занимаетесь урбанистикой и планированием городов. Как должен измениться подход к этому вопросу в будущем?

Лаура Зертуче: Это интересный вопрос, на который не так просто ответить. Сегодня мы должны себя спросить, каким образом проектировать города — начиная с этого момента и в течение следующих 50 лет. На нас влияет новая информация и новые технологии. Мы должны думать об окружающей среде и при этом проектировать, ориентируясь на людей.

P.M.: Как вы упомянули, забота об окружающей среде — одна из главных проблем в будущем архитектуры и планирования. Как вам кажется, достаточно ли мы сейчас делаем, чтобы построить более устойчивые города?

Л. З.: Я бы сказала, что недостаточно. Мы должны делать больше. Нужно начать с того, чтобы изменить образ мышления. Частично это уже происходит. Но нужно этим более плотно заниматься, чтобы инициировать реальные перемены в контексте экологии и природы. Пока есть небольшой дисбаланс между тем, что приносят в наш мир новые технологии, и тем, что дают природные ресурсы. Чтобы это сбалансировать, нужно изменить мировоззрение людей. Но мы ограничены в том, как можно сделать наши ресурсы более устойчивыми, сохранить окружающую среду и попытаться сдержать изменение климата.

P.M.: Как менять образ мышления? Через образование или через принуждение?

Л. З.: Только не через принуждение! Полагаю, это должно происходить через информирование о том, что реально происходит. Постепенно мы это наблюдаем, например, в случае с пластиком в мировом океане. Сейчас много людей в курсе проблемы и стараются перестать использовать эти материалы, чтобы они не оказывались в океане. Иногда требуется небольшой шаг, чтобы спровоцировать большие перемены. Во-первых, нужно информировать о текущей ситуации. Во-вторых, пытаться спрогнозировать, что произойдет, если мы продолжим в том же духе. В-третьих, нужно определить, что мы можем предпринять, чтобы не допустить реализации этого неблагоприятного прогноза. Вот что я имею в виду, говоря об образе мышления. Никто не может заставить вас его изменить. Но если вы понимаете, как хотите жить в ближайшие 10—20 лет и какого будущего хотите для своих детей, тогда вы должны принимать решения уже сейчас.

P.M.: Это касается поведения обычных людей. Но если мы говорим о строительстве зданий большими корпорациями, нужны ли более строгие правила, диктующие уважение к экологии?

Л. З.: Я считаю, что да. Не знаю, какова ситуация в Украине, но в Великобритании в некоторых случаях для строительства нового здания вам нужно получить сертификат LEED, который оценивает энергоэффективность и экологичность проектов. Это большой шаг к тому, чтобы реально начать строить более осознанно, чего у нас раньше не было. Да, должны быть хотя бы какие‑то базовые требования. Если вы строите, то должны делать это в соответствии с нормами и с уважением к окружающей среде. Но это только база для будущих перемен.

Мы должны стремиться избежать беспорядочного разрастания городов

P.M.: Ранее в интервью PRAGMATIKA.MEDIA вы признавались, что генеральный план Амаравати — одно из ваших больших достижений. Можете рассказать о нем подробнее с позиции экологии?

Л. З.: Амаравати был одним из первых масштабных генеральных планов, над которыми я работала с нуля. Вторым был Аль-Сабах в Кувейте, о котором говорила во время выступления. Вообще «город с нуля» звучит немного страшно. В этом есть какая‑то неопределенность, вы можете моделировать все, что хотите, можете предсказывать столько, сколько возможно. Но есть также некоторые вещи вне вашего контроля.

Позитивным было то, что проект Амаравати включал участие со стороны центральных властей и со стороны сообщества. Под сообществом я подразумеваю обычных людей, профессоров и ученых, которые высказывали свое мнение: «Это лучше, чем вон то», «Мы предпочитаем вот так». Это мнение касалось конкретных и специфических вещей, что было очень важной частью процесса проектирования.

Теперь по поводу окружающей среды и устойчивого развития. В проекте мы могли определить, какую часть территории в городе отводим для культуры, для заведений общепита, торговых площадей и жилья. Основываясь на этом, мы могли оценить, сколько «зеленого» (зеленых зон) и «синего» (воды) городу нужно для устойчивого развития. И опираясь на это, искали более эффективные способы использования «зеленого» и «синего». Например, наш проект предполагает, что вода будет использоваться для орошения в открытых пространствах. И открытые пространства — это в нашем случае не только парки, но и места, где бы жители могли выращивать собственную еду (и это как раз было предложением сообщества). Мы учитывали мнение людей, которые в будущем, вероятно, станут жителями этого города.

P.M.: Как решать вопросы экологии в контексте дальнейшей урбанизации и увеличения плотности населения городов?

Л. З.: Управление плотностью городов — это еще один большой вызов. Мы должны стремиться избежать беспорядочного разрастания городов. Тут главный вопрос в том, можем ли мы перестать строить больше? Например, одна из проблем — это жилищный кризис. Мы строим дома, дома, дома, дома… Но зачем? Это ведет только к дальнейшему расползанию городов. Можем ли мы вместо того, чтобы строить больше, просто по‑новому использовать то, что уже имеем? Ведь с бесконечным увеличением плотности городов в какой‑то момент нам придется или рыть в глубину, или, наоборот, строить все выше и выше.

Я вообще‑то восхищена проектом [Londoner], но одновременно я немного напугана, что мы начали рыть в глубину. Это напоминает Гонконг. Есть вертикальный Гонконг, который растет ввысь, и есть параллельный мир под ним. Хотя под землей проходит инфраструктура и транспорт, но ведь мы могли бы и жить внизу. Это немного пугающе!

И еще чего бы я не хотела допустить — это строительства в море или под водой. Это еще страшнее, потому что в таком случае мы вмешиваемся в совсем иную среду, которую должны беречь. Если мы уже начинаем разбираться с пластиковыми пакетами в океане, то должны все‑таки уважать жизнь в морских глубинах.

Не думаю, что нам не нужно вдаваться в крайности, пытаясь урегулировать городскую плотность. Полагаю, мы должны разбираться с тем, что имеем сейчас. Например, у нас есть заброшенные пространства транспортных узлов или парковок. Как можно использовать эту землю — не для машин, а для людей? Тут есть над чем подумать.

 

Рейчел Купер

Arup

Хелен Тайлор

Woods Bagot

PRAGMATIKA.MEDIA: Расскажите, в чем уникальность вашего проекта Londoner?

Рейчел Купер: Это отель в центре Лондона, который имеет одно из самых глубоких подвальных помещений в мире.

Хелен Тайлор: Возможно, даже самый глубокий подвал, который не является вспомогательным помещением, как, например, парковка для автомобилей.

P.M.: Есть ли у вашего проекта аналоги в мире?

Х. Т.: Есть подвалы, которые немного глубже, однако их занимают автостоянки. Поэтому мы полагаем, что построили самый глубокий подвал с пространством, пригодным для человека.

P.M.: В научной фантастике много примеров, когда люди должны были покинуть поверхность нашей планеты и отправиться жить под землю. Вы можете представить себе такое будущее для человечества?

Х. Т.: Я не представляю, что люди будут непосредственно жить под землей. Но могу представить, что подземное укрытие станет более привлекательным — в случае каких‑то чрезвычайных ситуаций.

Р. К.: Также это интересно в контексте перенаселения. Мы знаем, что города становятся все более густонаселенными. Но мы не можем позволить себе строить дома все выше и выше. При этом у нас есть вся эта подземная часть, которая никак не использовалась. Я думаю, в какой‑то момент в будущем мы начнем использовать землю под нами.

Мы построили самый глубокий подвал с пространством, пригодным для человека

P.M.: В вашем проекте отеля вы планируете разместить под землей общественные пространства, но не номера. Подразумеваете ли вы в будущем размещение именно жилых пространств под землей?

Р. К.: Наш проект — это пятизвездочный отель, который предполагает исключительно комфортабельное размещение, поэтому комнаты должны находиться над землей. Но могу сказать, что кое‑где в мире и даже в Великобритании есть отели, расположенные на цокольных этажах и имеющие окна-половинки.

Х. Т.: Я думаю, с жилыми пространствами всегда немного сложнее. Полагаю, что их можно поместить и под землю, но только в крайней ситуации. Жизнь под землей должна стать необходимостью, а не пожеланием. Людям нужен солнечный свет.

P.M.: И все же — можем ли мы сделать подземелье более пригодным для жизни и что для этого надо?

Р. К.: Мы можем использовать архитектурные хитрости, чтобы у людей не было приступов клаустрофобии.

Х. Т.: Для этого нужны более просторные комнаты, протяженные видовые коридоры, чтобы можно было заглянуть в другие помещения. Также очень важно освещение, оно должно меняться на протяжении дня, чтобы тело приспосабливалось ко времени суток, которое обычно мы наблюдаем через окна. В целом должна быть приятная отделка в помещении, чтобы компенсировать отсутствие вида из окна. Поэтому в нашем проекте мы концентрировались на тех типах пространств, которые не требуют дневного света — как кинотеатр или банкетный зал.

P.M.: Насколько я понимаю, строительство под землей более сложное и затратное, правильно?

Р. К.: На самом деле мы не можем этого утверждать. Естественно, вырыть огромную яму — это очень дорого. И точно очень сложно. Но у нас не так много данных касательно подземного строительства и затрат. Например, обычные здания предполагают наличие фасада. Через какое‑то время он может потребовать замены.

Х. Т.: А если у нас нет фасада, то нет и затрат на его поддержание. Вам не нужно будет его очищать.

Р. К.: Кроме того, температура под землей более стабильная, что хорошо в контексте обслуживания помещений.

Х. Т.: Не так много энергии понадобится для отопления или кондиционирования.

Р. К.: Но мы не собирали конкретные данные об эксплуатации подземных и наземных помещений. На самом деле было бы интересно провести какое‑то исследование на такую тему. Я думаю, это целая тема для докторской диссертации.

P.M.: А с экологической точки зрения можете оценить подземное строительство?

Х. Т.: Это очень сложный вопрос. И еще одна тема для докторской (смеется). Там очень много аспектов — энергозатраты на отопление и охлаждение, выбросы СО2.

P.M.: Но его можно назвать более энергоэффективным, так?

Р. К.: Я думаю, что если вам нужно механическим способом вентилировать здание, то это не очень хорошо с точки зрения энергозатрат. Но дело в том, что большинство зданий над землей вентилируются именно механически, а не естественным способом. Тогда, если смотреть на отопление и охлаждение, выгоднее находиться под землей, чем над землей, потому что температура там более стабильна.

P.M.: Как глубоко мы можем уйти под землю?

Х. Т.: На данный момент самая глубокая искусственная дыра в поверхности Земли — это Кольская сверхглубокая скважина в России. Ее глубина — 12 км. То есть в теории мы можем прорыть яму глубиной 12 км.

Р. К.: Но если мы говорим о строительстве подземных зданий, то все будет зависеть от условий местности.

Х. Т.: А также от того, сколько вы можете на это потратить. В случае нашего проекта мы бы могли пойти и дальше, но было много моментов, которые нам не позволили это сделать.

Р. К.: Среди подвальных помещений, насколько я знаю, самый глубокий объект — это парковка в Мехико. Около 45 м.

Х. Т.: Думаю, что если мы говорим о парковках, то можно рыть настолько глубоко, насколько хочется.

P.M.: Многие выступления на конференции Architecture of the Future были посвящены экологическим проблемам. А вы считаете, что это одна из самых важных проблем в будущем архитектуры?

Р. К.: Да, несомненно.

Х. Т.: Без вопросов, конечно.

Р. К.: Нужно подходить к этому вопросу с двух сторон. Во-первых, следует убедиться, что сооружение, которое мы возвели, станет отвечать нашим потребностям в ближайшем будущем. Во-вторых, нужно обращать внимание, какое воздействие оказывает строительство на окружающую среду и что будет со зданием после того, как оно нам станет не нужно. Это комплексный вопрос.

P.M.: Как вы считаете, мы делаем достаточно для решения этого вопроса?

Вдвоем: Нет! (смеются)

P.M.: Что мы должны делать?

Р. К.: Я читала статистику, что к 2030 г. мы построим инфраструктуру площадью еще в 60 Европ. Это сумасшествие! Это огромные объемы строительства. Если мы будем строить так же, как и строили до сих пор, все повлечет очень плохие последствия для планеты. Строительство — такая отрасль, которую очень сложно реформировать, поскольку в нем участвуют множество организаций, групп людей. Нет какого‑то главного субъекта, который скажет, как нужно делать.

Нужно обращать внимание, какое воздействие оказывает строительство на окружающую среду и что будет со зданием после того, как оно нам станет не нужно

Х. Т.: Я думаю, что тут, как и во многих других сферах, изменения должны быть навязаны, нужно заставить людей делать так, а не иначе. Полагаю, это вопрос к государству и законодательным нормам, которые бы улучшили ситуацию в строительной сфере, сделали ее более устойчивой.

P.M.: А что могут сделать архитекторы со своей стороны?

Х. Т.: Выбирать более устойчивые материалы, объяснять клиентам, что какое‑то решение может быть более дорогим сейчас, но потом принесет больше пользы обществу.

Р. К.: И также нужно смотреть на это с позиции городского планирования. Недавно я была на одной интересной панельной дискуссии — обсуждали, как сделать города более благоприятными для пешеходов. Ведь это имеет позитивное влияние на окружающую среду и на здоровье людей.

 

Ксавье де Кестелье

HASSELL

PRAGMATIKA.MEDIA: Вы разрабатывали проект жилья на Марсе для NASA. Скажите, чем архитектура для других планет принципиально отличается от земной?

Ксавье де Кестелье: Если мы летим на Марс, то это будет очень отличаться от того, что мы делаем сейчас в контексте космического дизайна. Например, когда мы отправляемся на Международную космическую станцию (МКС), то будем находиться там только шесть месяцев, кроме того, все очень близко — всего 400 км от Земли. Это сложно назвать жизнью в космосе. Мы просто наносим визит, делаем свою работу, а потом возвращаемся на Землю. Если мы полетим на Марс с миссией, которая займет три года, будет совсем по‑другому. Соответственно, пространство, которое мы проектируем для жизни в течение трех лет или больше, должно быть совсем другим. Я думаю, что мы должны привнести в этот дизайн больше человекоцентричности, нам нужно проектировать космическое жилье для людей, а не просто для науки и техники.

P.M.: Пока вы работали над марсианским проектом, нашли ли что‑то такое, что можно использовать для строительства на Земле?

К. К.: Прямым образом нет. Но какие‑то подходы могут нам пригодиться. Представьте, вы летите на Марс, чтобы прожить там три года, за это время не будет никаких миссий по снабжению. Вы должны очень серьезно обдумать, что брать с собой. Космические перелеты очень затратны, соответственно, доставка каждой вещи, которую вы решите взять, очень дорого обойдется. Поэтому вам лучше начать повторно употреблять использованные вещи, перерабатывать и думать о экономике замкнутого цикла. При этом мы понимаем: что бы мы там ни делали, это будет сложнее, чем на Земле.

Например, мебель для нашего дома мы предложили напечатать на 3D-принтере прямо на Марсе, используя переработанный пластик из упаковки. Вместо того, чтобы везти мебель с Земли, мы можем ее сделать на месте из переработанного материала. И даже больше — из парашютов мы можем сделать одежду для астронавтов. Мы наладили сотрудничество с фэшн-дизайнером, который шьет одежду из парашютного полотна. Это хорошая возможность пересмотреть подход к использованию вещей и сделать шаг к экономике замкнутого цикла. На Марсе любой ресурс — это вопрос жизни и смерти. Поэтому проект помог нам глубоко задуматься об устойчивом развитии.

P.M.: Вы упомянули устойчивое развитие. Большинство архитекторов и дизайнеров признают, что мы пока делаем недостаточно, чтобы строить с большим уважением к окружающей среде. Что нужно делать, дабы это изменилось?

К. К.: Я думаю, что прежде всего на персональном уровне мы должны прийти к такому понимаю и начать вести более устойчивый образ жизни. Перед архитекторами также стоит другая задача — образовывать наших клиентов. Мы должны перестать бояться этого. В своей лондонской студии мы дали обет, что к 2030 г. каждое здание, которое мы проектируем, будет углеродно-нейтральным. Этого непросто достичь, потому что все зависит не столько от нас, сколько от наших клиентов. Именно поэтому мы должны заниматься просвещением людей, даже убеждать их. Я искренне верю, что это задание для архитектора.

P.M.: А что насчет роли государства и местных властей в этом вопросе?

К. К.: Да, конечно, они должны вести этот процесс. Тем более они являются заказчиками многих инфраструктурных проектов, а значит, несомненно должны прокладывать этот путь. Но и частные клиенты тоже должны подключиться. А архитекторам нужно заряжать этот процесс, толкать его в нужном направлении.

Проект жилья на Марсе помог нам глубоко задуматься об устойчивом развитии

P.M.: Когда вы разрабатывали свой проект, то не задумывались, что когда‑то в будущем Земля, возможно, окажется перенаселенной или станет непригодной для жизни, а мы будем вынуждены жить на Марсе?

К. К.: У меня не такие фаталистичные взгляды. На самом деле Марс — это ужасное место для жизни. Земля гораздо лучше! (смеется) На Марсе нет магнитосферы, там очень высокий уровень радиации. Нам придется жить под землей, в пещерах или в каких‑то структурах-панцирях. Что‑то поистине ужасное должно произойти, чтобы Марс стал более пригодным для жизни, чем Земля. При этом я считаю, что мы должны полететь на Марс. Но должны ли мы там поселиться? Не думаю. Во всяком случае пока нет. Мы должны туда отправиться, чтобы заняться наукой. Это главная причина.

P.M.: А вы лично хотели бы полететь на Марс?

К. К.: О боже, я, наверное, буду слишком стар для этого! (смеется) Хочу ли я полететь на Марс? Сам, наверное, нет. Не готов бросить свою семью. К тому же первые миссии на Марс будут очень-очень рискованными. Я немного подожду. Возможно, мои дети туда полетят. (улыбается)

P.M.: В вашей компании вы отвечаете за инновации. Технологии в свое время изменили то, как мы строим дома, в том числе «помогли» навредить нашей планете. Сейчас мы используем их, чтобы пытаться строить более экологично. И все же, на ваш взгляд, технологии — это хорошо или плохо с точки зрения планеты и климата?

К. К.: Любая вещь может быть хорошей или плохой. Вопрос лишь в том, как мы ее используем. Я, например, имею дело с технологиями, которые помогают нам понять, как будет функционировать здание до того, как оно построено. Это полезно. Мы можем анализировать — как пространства будут использованы, как они станут обслуживаться. Все это возможно сделать с помощью цифрового анализа. Я считаю, что в дизайне технологии — определенно наш помощник. Если подумать, архитектура и строительство действительно отстают по сравнению с другими областями, по сравнению с производством товаров. Мы все еще не достигли автоматизации процесса. Лично я верю, что технологии помогут нам строить лучше. Но, конечно, может произойти наоборот. Но это не проблема технологий, а вопрос к дизайнеру.

 

Лукаш Платковски

Gensler

PRAGMATIKA.MEDIA: В своем выступлении вы затронули тему устойчивого развития. Что же мы должны делать, чтобы строительство стало более экологичным в будущем?

Лукаш Платковски: Во-первых, устойчивое развитие подразумевает строительство зданий, которые эксплуатируются 24 / 7. Здания, которые используются только с 8:00 до 17:00 как традиционные офисные центры, а остальную часть будней и на протяжении выходных не эксплуатируются, пусть даже они будут построены с применением «суперзеленых» технологий, уже перестанут соответствовать принципам устойчивости. Чтобы обеспечить постоянную эксплуатацию зданий, их нужно открыть не для одного типа арендаторов, а для многих разных активностей. Простой пример: если у вас есть офисное здание, то первые три уровня вы делаете публичными пространствами и организовываете там разные виды активностей, которые не связаны с работой, — еда, развлечения, обучение. В таком случае эти пространства станут использоваться и на выходных, что делает такое здание гораздо более устойчивым. То есть первый аспект — интегрирование потребностей разных пользователей в одном здании.

Во-вторых, исследования в этой области крайне важны. Во время лекции я упомянул об использовании дерева в качестве строительного материала. Я не знаю, станет ли дерево материалом будущего. Есть достаточно много ограничений в использовании дерева в тех же офисных зданиях. Самое простое — пролет перекрытий не должен превышать 6 м, все сверх этого будет требовать дополнительных балок, а дополнительная балка требует дополнительной колонны. Получается, максимальная сетка колонн составит 6 х 9 м. А чем больше у вас колонн — тем менее гибкое пространство. Сейчас же наблюдается тренд на использование пространства без колонн. Большие опенспейсы и колонны — несовместимые понятия. Высота — тоже проблема для дерева. Потому что вам нужны деревянные балки большой высоты, а многие инженерные сети должны быть спрятаны за этими балками, таким образом, общая высота станет намного больше, чем в традиционной бетонной системе перекрытий. С этой точки зрения дерево не очень эффективный материал для офисов. Но это эффективный материал в том, что касается устойчивого развития. Пока вы производите этот материал, то есть выращиваете деревья, он абсорбирует углекислый газ. В то время как бетонные конструкции, наоборот, его выделяют. В течение периода эксплуатации деревянные конструкции также абсорбируют СО2. Получается, что очень экологично делать офисные здания из дерева, хотя бы частично.

И третий пункт — использование «умных» технологий, которые будут анализировать, как люди используют здание, и приспосабливать его к этим процессам. Очень простой пример — это «умный» свет. Если никого нет в комнате, то свет выключается. Когда кто‑то входит в комнату, свет включается. Но если есть только один человек в комнате, вам не нужно освещать ее полностью. Вам потребуется только свет в одном конкретном месте. Такая система также может приспособить освещение под вид деятельности. С помощью приложений в телефонах вы можете выбрать, какой тип работы вы выполняете, и освещение будет адаптировано под ваши потребности.

Устойчивое развитие подразумевает строительство зданий, которые эксплуатируются 24 / 7

P.M.: Если то же дерево является достаточно экологичным материалом, но подходит не для каждого случая, то нам нужно искать новые материалы?

Л. П.: Несомненно. Новые материалы уже изобретаются и исследуются. Например, углеродное волокно, которое имеет свои преимущества и недостатки. Есть графен — это наноматериал, за эксперименты с которым физикам дали Нобелевскую премию в 2010 г. Потом все это утихло. И на то была причина. Но такой материал все равно существует. Просто пока ему еще не нашли правильное применение. Это потрясающий материал, который имеет толщину в один атом и может быть использован для чего угодно. Таким образом, дерево — это не единственный вариант. Другая тема — повторное использование материалов, что тоже важно. Сейчас так много бетона в мире. Что мы будем делать со всеми этими бетонными конструкциями? Будем ли их перерабатывать и как именно? Как мы станем утилизировать бетон, чтобы уменьшить эмиссию СО2? На все эти вопросы нужно ответить.

P.M.: Какова роль правительства в этом вопросе? Что должны делать центральные или местные власти, чтобы остановить строительство неэкологичных зданий?

Л. П.: Ответ достаточно простой. Законодательные требования могут подтолкнуть к устойчивому развитию. Например, в Лондоне ко 2030 г. мы обязаны будем строить углеродно-нейтральные здания, потому что таковы требования.

P.M.: Насколько я понимаю, в Gensler вы занимались небоскребами. Что думаете о том, чтобы не только строить ввысь, но и копать вглубь? Я имею в виду проект Londoner, который представляли Хелен Тайлор и Рейчел Купер.

Л. П.: У меня действительно есть страсть к высоким зданиям, хотя я занимаюсь и другими проектами. Причина того, почему в Лондоне копают вглубь, — это высокая стоимость земли. Подземное строительство стоит очень дорого. И деньги, которые будут потрачены на то, чтобы вырыть большую яму, могут быть потрачены на технологии. В данном проекте оправдано делать такой глубокий подземный уровень из‑за недостатка места в центре Лондона.

Но важно также учесть, какие функции будут у подземных пространств. Если это театр, спортзал, то есть пространства, которым не обязателен дневной свет, нет абсолютно никакой причины не делать их под землей. Но если речь идет о пространствах, которые люди будут использовать постоянно, то это другой вопрос. Здоровье и благополучие — это очень важный аспект, а доступ ко дневному свету и естественной вентиляции делает людей более счастливыми. Есть много исследований, которые подтверждают этот тезис. Люди становятся более трудоспособными, они реже берут больничный, когда работают и проводят время в помещениях с дневным освещением и естественной вентиляцией. Но это невозможно обеспечить под землей. Если у девелопера будет достаточно места, чтобы не делать подземные уровни, то он и не станет копать вглубь. Но в проекте Londoner, повторюсь, были достаточные основания для того, чтобы так поступить.

 

Аня Эренфрид

Citythinking

PRAGMATIKA.MEDIA: Расскажите, чем вы занимаетесь в Citythinking?

Аня Эренфрид: Мы из Испании, но работаем на международном уровне. Специализируемся на плановом расширении городов, в основном в динамично развивающихся странах, где особенно высокий спрос на доступное жилье. Это актуальная проблема, затрагивающая наше будущее, ведь в следующие 30 лет 75 % населения Земли будет жить в городах. Как мы можем удовлетворить этот огромный спрос на доступное жилье, при этом не отступив от принципов устойчивого развития? Последние 10 лет наша компания (у нас не только архитекторы, мы мультидисциплинарная команда) занимаемся исследованиями и ищем решение, которое сможет удовлетворить массовый запрос на новые дома и расширение городов. Мы разработали два инструмента — урбанистическую модель и программное обеспечение для построения этой модели. Урбанистическая модель называется Smart Urban Ecosystem. Что это значит? Это комплексная модель, которая базируется на различных KPI (ключевых показателях эффективности. — Прим. ред.), связанных с окружающей средой, социумом, функциональностью, экономикой. Эта модель помогает интегрировать процесс городского планирования с архитектурным дизайном. И мы разработали программное обеспечение PSP (Parametric Smart Planning), которое может построить разные сценарии городского дизайна с учетом всех этих KPI, а затем оценить их и оптимизировать, чтобы получить самый эффективный результат.

P.M.: В каких странах вы уже применяете свою урбанистическую модель?

А. Э.: Преимущественно в России, также в Африке, Южной Америке и Индии. Эта модель подходит для использования по всему миру, но должна быть адаптирована с учетом культурных, социальных и климатических аспектов для каждой среды.

Экология строительства начинается не со зданий, а с города

P.M.: Можете ли вы объяснить, как мы должны планировать города и их расширение с учетом устойчивого развития?

А. Э.: Очень важно, чтобы города были компактными и комплексными. Мы должны отойти от типа планирования городов, когда у нас отдельно спальные районы, а отдельно — ра­йоны для работы. Города должны способствовать социальной сплоченности. Нельзя делать город только с доступным жильем, нужно смешивать разные социальные классы, чтобы модель сработала. Почему? Если у вас только один социальный класс, то, возможно, его представители не могут себе позволить какие‑то товары, тогда магазины не станут там работать, получается, у вас будет монофункциональный район. Чем более комплексные места, тем более устойчивыми они будут в вопросе потребления энергии. Разные типы использования создают синергию между собой, а это делает пространства более устойчивыми.

P.M.: А что насчет плотности? Если мы делаем города более компактными, значит, повышаем плотность…

А. Э.: Более плотная модель является более устойчивой, чем разрастание городов. В этой модели мы используем меньше территории, помещая разные функции ближе друг к другу. Тогда человеку не нужно брать машину, чтобы поехать в супермаркет, он может пройтись пешком. У более плотных городов очень много преимуществ.

P.M.: Но чтобы делать плотные города, нужно повышать высотность зданий? Или как решать этот вопрос?

А. Э.: Нужен баланс. Мы должны отходить от модели разрастания городов, в которой все дома имеют 2—3 этажа и при каждом есть свой дворик. Но я и не говорю, что все здания должны быть в 25 этажей, ведь с такой высотой вам нужно будет обеспечить определенное расстояние между зданиями, чтобы гарантировать попадание солнечного света в помещения. А если у вас высотность от 8 до 14 этажей, то вы можете расположить блоки ближе друг к другу. Городское пространство улиц становится более узким, первые этажи с коммерческими функциями уже более активные. Таким образом, мы должны соблюсти этот баланс между плотностью и высотностью.

P.M.: Вы верите, что экология — это одна из главных проблем, которая будет стоять перед архитекторами и городскими дизайнерами в будущем?

А. Э.: Я думаю, что экология строительства начинается со не зданий, а с города. Сейчас столько обсуждают «умные» дома, новые материалы. Это все важно, я согласна. Но люди забывают, что самый первый шаг начинается с города. Мы посвятили столько времени изучению городов, потому что именно на этом уровне вы можете принять много решений, которые могут улучшить потребление воды, энергии и так далее.

P.M.: Какова роль властей в том, чтобы делать города более устойчивыми?

А. Э.: Большую роль в этом играет инфраструктура, в том числе транспортная. Очень непросто ответить на растущий спрос на доступное жилье без системы общественного транспорта. И в этом, конечно, большую роль играет правительство.

 

Тим Гертдженс

MX3D

PRAGMATIKA.MEDIA: Вы начинали с того, что печатали на 3D-принтере мебель, а потом создали с помощью этой технологии мост. Вы не намерены в будущем печатать дома?

Тим Гертдженс: Мы не строительная или архитектурная компания, а скорее техно­логическая. И не ставим  такую цель — начать печатать целые здания, но нам интересно, можем ли мы в принципе это сделать. Мне кажется, что компании, которые печатают на 3D-принтере дома, используют для этого в основном бетон, а мы больше заинтересованы в металле. Мы однозначно хотели бы печатать какие‑то части зданий — скажем, фасады или узлы, которые соединяют разные балки, как, например, в аэропорту. Такие архитектурные элементы очень интересно напечатать, потому что они все разные. И их как раз более целесообразно печатать, чем производить традиционным способом.

P.M.: Но вас интересуют другие материалы кроме металла?

Т. Г.: Да, другие материалы нас тоже привлекают, но сейчас мы больше сфокусированы на металле. Еще много чего можно развивать в этом направлении, можно печатать из разных видов металла — нержавеющей стали, строительной стали, бронзы, алюминия, даже титана. Для начала стараемся в этом разобраться. Но мы также экспериментировали с двухкомпонентной эпоксидной смолой и печатью мхом, то есть биологическим материалом, что тоже очень интересно, особенно в наше время.

P.M.: Можете подробнее рассказать об этих зеленых фасадах и печати мхом?

Т. Г.: Мы действительно очень воодушевлены таким проектом. Подумали, что было бы неплохо использовать в печати материал, который не истощает природные ресурсы и даже наоборот — как бы воссоздает их. Так мы дошли до идеи сделать зеленый декор для фасадов из мха. Мох обладает способностью поглощать углекислый газ и перерабатывать пыль, таким образом, он очищает воздух. Получается, что очень полезно делать такие зеленые фасады. Мы, конечно, не думаем, что пара таких фасадов поможет снизить содержание углекислого газа в атмосфере. Но если мы сможем реализовать этот проект в каком‑то городе, тогда он станет не просто более зеленым и более здоровым, а будет приятнее с эстетической точки зрения. Есть такая штука, как эффект городского теплового острова. Это значит, что температура в городской местности в целом выше, чем в сельской. Это происходит, потому что бетонные фасады поглощают солнечное тепло. Но если сделать бетонные фасады зелеными, тогда можно снизить температуру и повлиять на этот эффект.

Кроме того, мы также хотим использовать в печати микроорганизмы. Например, есть очень красивые яркие бактерии. Мы установили контакт с Micropia — это музей микроорганизмов в Амстердаме. Мы много общались с одним из основателей этого музея и вместе с ним пришли к идее печатать что‑то с помощью микроорганизмов, чтобы вернуть их в города, откуда они ушли годы назад. Жители городов отвыкли быть в контакте с бактериями, они все чаще болеют, потому что у них не вырабатывается иммунитет против них. Мы надеемся, что через несколько лет мы сможем печатать такие фасады по всему миру.

3D-печать помогает уменьшить количество материала, который вы тратите на строительство

P.M.: Что именно можно напечатать с помощью бактерий? Какие‑то красочные фасады или как это будет выглядеть?

Т. Г.: Мы все еще исследуем этот вопрос. Хороший пример разноцветных бактерий — это американский национальный парк Йеллоустон, который я посещал пять лет назад. Там есть термальные вулканические бассейны, которые переливаются всеми цветами радуги. И если сходить в Micropia, то можно убедиться, насколько красивыми могут быть бактерии.

P.M.: Как вам кажется, технология 3D-печати поможет нам строить более экологично?

Т. Г.: Да, определенно. 3D-печать имеет несколько преимуществ по сравнению с традиционными методами строительства. Во-первых, 3D-печать помогает уменьшить количество материала, который вы тратите на строительство. Во-вторых, технология позволяет воплотить гораздо более сложные формы, которые, например, помогут оптимизировать систему естественной вентиляции и кондиционирования.

P.M.: Вы верите, что строительство станет полностью роботизированным процессом в будущем?

Т. Г.: Не полностью, но все более и более. Думаю, иногда мы недооцениваем, насколько люди умны, находчивы и креативны. Через некоторое время — 5 или 50 лет — мы создадим компьютеры, которые будут во многом умнее людей. Но мы в MX3D поняли, что ключ к успеху в нашей компании, которая занимается роботизированными технологиями, — это люди, с которыми мы работаем. Роботы, которых мы сейчас используем, реально тупые. Это просто груда металла с мотором. Вы должны им четко сказать, что нужно делать. В строительстве есть много типов работ, которые люди не хотят выполнять, потому что они скучные, грязные или опасные. Логично поручить их роботам. Машины могут убирать мусор, переносить камни с одного места в другое, выполнять высотные работы. Но всегда имеет смысл нанять человека, который будет следить за этим процессом. Поэтому я не думаю, что процесс строительства станет полностью роботизированным. Во всяком случае не в ближайшее время.

 

Ахмет Бурчин Гурбуз

GarageAtlas

PRAGMATIKA.MEDIA: Как вам кажется, технологии помогают нам построить более устойчивое общество или просто приближают нас к катастрофе?

Бурчин Гурбуз: Катастрофа — это хорошее слово. Вот у меня есть ребенок. И мои друзья говорят, что социальные сети очень деструктивны и плохо влияют на детей. Но социальные сети — это новый тип коммуникации, мы можем познакомиться с кем‑то через Instagram или Facebook и общаться с их помощью. Дизайн-технологии — как социальные сети. Если мы будем взаимодействовать друг с другом, соберем все необходимые данные, тогда сможем построить что‑то более качественное и при этом более человеческое. Я думаю, что технологии будут развиваться в направлении человекоцентричности. Они станут создавать не антиутопию, а утопию для человечества.

P.M.: Во время презентации вы показали проект, который назвали зданием из грез. Можете объяснить, что это за проект?

Б. Г.: Это как раз антиутопия. Мне это действительно приснилось. Когда я проснулся, то почувствовал себя очень плохо. Третья или четвертая мировая война может оказаться очень разрушительной. Есть вероятность, что мы вернемся в прошлое, к феодальному строю, к маленьким сообществам. Здание, которое я показывал, может вместить 20 000 людей, то есть все это здание — как феодальное сообщество. Там можно будет выращивать растения или животных. Там можно завести целые фермы с овцами, коровами и так далее. Возможно, нам придется жить в таких зданиях, если такая антиутопия станет реальностью.

Я пессимистично смотрю в будущее, но оптимистично на технологии

P.M.: Но вы оптимистично или пессимистично смотрите в будущее человечества?

Б. Г.: Я пессимистично смотрю в будущее, но оптимистично на технологии — искусственный интеллект и так далее. Как я говорил во время презентации, у людей есть границы в освоении технологий. Например, мы все еще используем традиционные наушники, а не наушники с костной проводимостью, которые передают звук напрямую к внутреннему уху. Почему? Из-за своих ограничений. Но я оптимистичен по поводу технологий. Они приведут к хорошей жизни на Земле.

P.M.: Как вам кажется, должны ли мы начать готовиться к пессимистичному сценарию и разрабатывать такие технологии, которые помогут нам выжить после ядерной или экологической катастрофы?

Б. Г.: В мире уже много примеров таких катастроф. Чернобыль, который очень близко к Киеву, — это пример потери контроля над технологией, последствия мы наблюдаем до сих пор, и сейчас Чернобыльская зона — закрытая территория. Хиросима и Нагасаки — военный эпизод, из‑за которого погибли тысячи людей. Думаю, сейчас человечество готовится к следующей войне — кибервойне, ядерной или какой‑нибудь еще. Нам это предстоит, потому что мы пытаемся сохранить свои границы. Но вы любите ваши границы? Вам нравится жить в клетке? Почему вы не можете взять и так просто поехать в США? Купить билет, сесть в самолет? Потому что люди устанавливают правила и ограничения. Но есть ли разница между нами с вами? Ну, я из Стамбула, вы из Киева. Я — мужчина, вы — женщина. Но помимо этого у нас больше нет различий. Если мы еще не научились жизни без границ, то война нас научит. Так я считаю. Это мой пессимистичный взгляд.

 

Хосе Пареха Гомес

Zaha Hadid VR Group

PRAGMATIKA.MEDIA: Расскажите, чем вы занимаетесь в Zaha Hadid VR Group?

Хосе Пареха Гомес: Zaha Hadid VR Group — маленькая команда, которая работает над иммерсивными технологиями. Мы исследуем и экспериментируем с тем, как можно использовать виртуальную реальность в архитектурном дизайне — для презентации наших проектов, выставок, для проектирования как такового. Другими словами, мы изучаем, как можно применять инструмент VR не только для коммуникаций, но и более широко.

P.M.: Можете ли вы сказать, что VR-технологии изменят будущее публичных пространств?

Х. Г.: Я думаю, они могут значительно повлиять на общественные пространства. И поскольку VR-технологии меняют подходы к проектированию, то есть большая вероятность, что качество публичных пространств улучшится. Виртуальная реальность позволяет оценить проект на очень ранней стадии, это значит, что мы можем сразу найти ошибки и понять, работает ли дизайн. Поэтому результат работы человека, который использует виртуальную реальность, совсем другой. В этом нет никакого сомнения. Будущее, которое любая иммерсивная технология несет в следующие 5—10 лет, может быть действительно очень захватывающим.

P.M.: Вы верите, что новые технологии в целом помогут нам строить с большим уважением к окружающей среде?

Х. Г.: Надеюсь, да. Я думаю, было бы неплохо, если бы они моделировали и показывали, какие последствия может нести наш дизайн. Так можно повысить осознание людьми этих проблем. Возможно, мы не думаем, какое влияние какой‑то конкретный дизайн может оказать на окружающую среду, пока рисуем проект. Но эти последствия могут быть достаточно очевидны, когда вы работаете на локации или на чем‑то похожем на локацию. Конечная цель всех этих технологий, которые мы развиваем, не обязательно в этом состоит, но тем не менее они помогают нам решать и вопросы, связанные с экологией.

Технология виртуальной реальности позволяет оценить проект на ранней стадии

P.M.: Вы верите, что мы достаточно делаем для того, чтобы переходить к «зеленому» строительству?

Х. Г.: Достаточно? Нет.

P.M.: Тогда что мы должны предпринять в этом направлении?

Х. Г.: Очень сложно сказать, потому что в строительстве задействовано столько факторов. Мы в Zaha Hadid стремимся к тому, чтобы каждый наш проект проходил сертификацию, чтобы понять, как будет «вести себя» готовое здание. У нас есть ресурсы, возможности и знания для того, чтобы улучшить свои проекты, чтобы они были не только привлекательными с эстетической точки зрения, но и эффективными в плане уважительного отношения к окружающей среде. Это касается материалов, которые мы используем, системы очистки воды, переработки мусора и так далее. Я бы хотел, чтобы наш подход был даже еще более внимательным. Мне бы хотелось делать еще больше. Потому что эта проблема касается всех нас.

P.M.: Чья роль более важна в решении этой проблемы — архитектора, заказчика или правительства?

Х. Г.: Я думаю, всех вместе. Если правительство не требует, чтобы проекты соответствовали определенным стандартам, то архитекторы могут это сделать или не сделать. Но в то же время соответствие стандартам ведет к определенным затратам, которые кто‑то будет должен на себя взять: архитектор, правительство или клиент. Поэтому все три стороны должны отвечать за экологичность проекта. Хотелось бы, чтобы все стороны больше участвовали в этом.

 

Сушант Верма

rat [LAB]

PRAGMATIKA.MEDIA: Расскажите, о вашей студии. Чем она занимается?

Сушант Верма: rat [LAB] — это студия, которая была основана в 2012 г. в Лондоне, потом мы переехали в Лос-Анджелес, а затем в Индию, где сейчас и располагаемся. Мы занимаемся тем, что пытаемся понять, как в разных культурах осваивают разные технологии. Наша главная миссия — заполнить пробел между проектированием и технологиями, используя параметрический дизайн, алгоритмический дизайн и т. д. Нам кажется, что архитектуре этого очень не хватает. Наша студия сотрудничает с архитектурными компаниями и консультирует их, помогая улучшить их проекты. Мы пытаемся облегчить процесс проектирования, используя компьютерные технологии, кодирование, дополненную реальность, виртуальную реальность, инструменты оптимизации.

P.M.: Вам кажется, что технологии в целом помогают людям относиться с большим уважением к окружающей среде или приближают нас к катастрофе?

С. В.: Возможны обе ситуации. Но, если честно, я думаю, первая более вероятна. Люди активно используют технологии, и, скорее всего, с их помощью они найдут ответы на вопросы, связанные с изменением климата и экологией. Например, архитекторы могут использовать технологии, чтобы построить более эффективные здания. Но дело в том, что мы недостаточно кооперируемся и сотрудничаем друг с другом. Если бы специалисты из разных сфер больше обсуждали глобальные проблемы и действовали сообща, то это могло бы помочь нашей планете. С другой стороны, практически любая технология — это также опасный инструмент. Но это не значит, что мы вообще не должны их использовать и тем самым остановить свое развитие. Мы прошли долгий путь. А технологии всегда были с нами и помогали нам. Они также прошли свою эволюцию — от простых компьютеров до дополненной реальности. Сейчас они меняют процесс проектирования и продолжат это делать. Возможно, что‑то плохое случится, если мы не будем понимать наши технологии. Мы просто должны осознавать, что компьютеры могут делать, и использовать это во благо планеты. Нужно быть умными и пользоваться этими инструментами с умом.

Архитекторы могут использовать технологии, чтобы построить более эффективные здания

P.M.: Как именно технологии помогают сделать дизайн более устойчивым?

С. В.: Это можно внедрить в самых разных проектах, начиная от мебели и закачивая большими городскими объектами. Мы очень большое внимание уделяем вопросам климата. Многие проекты делаем в Индии, а там клиенты заинтересованы в получении «зеленого» сертификата. Таким образом, мы должны проверить соответствие проекта большому списку требований. А технологии помогают оптимизировать дизайн, учесть в нем факторы солнца, ветра и избежать ошибок.

 

Дарья Кухаренко

A Development

PRAGMATIKA.MEDIA: Как вы для себя расшифровываете связку архитектор — застройщик? Нет ли в этой цепочке субъективного желания архитектора реализовать свои фантазии за счет застройщика?

Дарья Кухаренко: Наверное, нет однозначного ответа на этот вопрос. Нужно четко понимать, о каком девелопере и о каких архитекторах идет речь. Ошибочные суждения возникают, когда мы начинаем обсуждать отрасль в целом и в средних величинах. Если мы с вами спросим, кто более важен — застройщик из Киева или архитектурное бюро Gensler, то очевидно, что в такой связке именно архитекторы убедят девелопера делать то, что нужно. А если это никому не известная архитектурная команда, которая еще не зарекомендовала себя, то она точно будет внимать каждому слову заказчика.

Думаю, неправильно говорить, кто важнее. Важно понимать ответственность в этом процессе. Так, застройщик несет ответственность не только перед будущими поколениями, но и в первую очередь перед теми, кто станет использовать его здания уже сейчас. Взгляд застройщика охватывает достаточно близкое будущее. У него, конечно, всегда есть амбиции, чтобы его детище прожило долгую жизнь и стало известным. Но если мы говорим о киевских застройщиках, то речь, скорее, идет о коммерческой успешности. В меньшей степени, чем западные застройщики, мы сегодня думаем о том, чтобы оставить след в архитектурной истории. Многие к этому стремятся, но балансируют между коммерческой целесообразностью и собственными амбициозными желаниями остаться в истории. А вот архитекторы в большей степени ориентированы на будущее, у них есть здоровый эгоцентризм и желание создать что‑то выдающееся. И тут нужно подружить ответственный прагматизм девелоперов с ориентированным на будущее устремлением архитекторов.

Нужно подружить ответственный прагматизм девелоперов с ориентированным на будущее устремлением архитекторов

P.M.: Как вы относитесь к концепции общественных слушаний перед началом строительства новых объектов?

Д. К.: Я плохо к такому отношусь. Это мое персональное мнение, которое не является мнением компании. Я против слушаний в том виде, в котором они могут быть организованы сейчас. Могу аргументировать: все общественные инициативы, которые относятся к застройщикам, являются деструктивными по отношению к развитию отрасли и направлены на запреты. Люди в целом не хотят изменений. Чем старше становится человек, тем больше он стремится к статус-кво и тем больше не хочет признавать, что жизнь меняется. Прикрываться пенсионерами во время общественных обсуждений — самое грязное, что можно сделать. Эти люди желают, чтобы все оставалось как есть.

Города — это пространства для жизни нынешнего и будущих поколений. Население планеты неуклонно растет, и в ответ на это мы должны повышать плотность застройки. В этом контексте проводить общественные дебаты о том, быть или не быть новому объекту, несколько глупо. Нужно просто предъявлять к нему правильные требования — обеспечение паркомест, развитая инфраструктура. И это не требует слушаний, это must have. Проекты, если они не соответствуют современным нормам, просто не должны пропускаться местными администрациями.

Но если бы все проекты в Лондоне проходили только через общественные слушания, то огромное количество флагманских архитектурных объектов никогда не построились бы. Не существовало бы «Огурца» Нормана Фостера и других знаковых зданий — и только потому что 5—6 человек в районе были категорически против.

Слушания можно проводить среди релевантной аудитории, когда разговоры ведутся на одном уровне. Я уверена, что обсуждения среди архитекторов и урбанистов очень полезны, особенно с привлечением западных экспертов. Если мы хотим дискутировать, то нужно приглашать хороших специалистов и говорить о том, как сделать Киев Берлином или Лондоном.

Но обсуждать новое строительство с бабушками во дворе контрпродуктивно. Здесь опасен популизм, который в нашем случае сведется к «гречке». Со стороны общественности мы видим колоссальный потребительский терроризм. Мы сталкиваемся с шантажом застройщиков, попыткой получить политические, общественные или денежные дивиденды. А я напомню, что строительство — это та область, которая работает на внутреннее развитие страны, она привлекает инвестиции. Девелоперы обеспечивают работой огромное количество людей. И относиться к ней таким образом очень недальновидно как с точки зрения бабушек, так и с позиции тех, кто хочет, чтобы его страна развивалась.

Города продают идею преимущества жизни в них горожанам

P.M.: Каким вы видите развитие городов Украины?

Д. К.: Я уверена, что через десять лет жизнь в Киеве станет гораздо менее комфортной, чем сегодня. И это естественный процесс: чем больше город, тем, к сожалению, более некомфортную среду для проживания он обеспечивает. В современном мире все должны искать свою роль — люди, компании, города, страны. Сегодняшний мир — это рынок, а город предлагает такой же товар, как, например, производитель модной одежды. Просто города продают идею преимущества жизни в них горожанам, которые решают переехать в этот город либо покинуть его в пользу другого. Значит, этот товар и его привлекательность нужно формировать, чтобы притягивать жителей и туристов. Мы все — «инвесторы» наших городов, мы инвестируем в них свою жизнь, идеи, деньги ежедневно и ежечасно. Городам и их администрациям нужно понять, в чем их роль на этом глобальном рынке. Киев — это город для бизнеса. Львов — это бизнес, туризм и IT. Одесса — море, гастрономия, туризм. Другие города тоже должны найти свою роль — стать центрами медицины, образования, каких‑то свойственных им вещей. Вот есть человек, который взрослеет и всего сам добивается, а есть тот, который до пенсии считает, что ему все должны. Такая же болезнь перекладывания ответственности и у городов. Если городские администрации будут видеть возможности привлечь больше жителей за счет создания благоприятной среды для инвесторов, обеспечения преимуществ для своих жителей благодаря развитой инфраструктуре, технопаркам, образовательным центрам или чему‑либо еще, то у большого количества городов появится шанс. Надо менять свой взгляд и из роли объекта развития переходить к роли субъекта, который сам ответственен за свое развитие.

 

Артем Білик

Український центр сталевого будівництва

PRAGMATIKA. MEDIA: Артеме, в своїй промові ви говорили про Будинок профспілок. Склалося враження, що це вже не про комерцію, а про ваше особисте ставлення.

Артем Білик: Як учасник Євромайдану, не розказав головної історії: про те, що був там під час пожежі. Буквально наступного дня після трагедії ми почали обстежувати постраждалу будівлю, розбирати завали. І потім вже познайомились з представниками Федерації профспілок, з її безпосередніми керівниками. Далі конкурентно виграли тендер на технічне інструментальне обстеження і на генеральне проєктування. Вважаю, що будь-який добре розроблений проєкт — обов’язково матиме і комерційний успіх, але саме проєктування — це дещо набагато більше, ніж просто комерційна діяльність. Це насамперед питання прийняття відповідальності й чесності перед собою. Треба любити те, що робиш, і робити те, що любиш. Це, мабуть, одна з основних складових успішної архітектури. Тож коли дієш максимально бездоганно — Всесвіт також віддячує тобі.

P.M.: Ви взялися за знаковий проєкт, тому, скоріше за все, готові до серйозної критики та підвищеної уваги?

А. Б.: Ми спокійно ставимося до критики. «Лайки» чи «дизлайки» на Facebook минущі, тому не варто від них залежати. Треба просто робити хорошу якісну архітектуру і грамотно організовувати простір. Будівля — це вузловий елемент міста. Це перетворювач енергії, матерії, нас самих. І краща винагорода для архітектора та інженера — це посмішки людей, які виходять із реалізованої будівлі. Архітектура — це про функціонал, про простір, а не про кон’юнктуру, ринок чи соціальні зміни. Тому наш «фенікс», Будинок профспілок — задуманий як символ того, що дає надію, що відродилося з попелу. Він втілює не тільки події але і сенс Революції Гідності.

P.M.: Ви також говорили про наше майбутнє з точки зору архітектури. Перш за все нас очікує зміна клімату. Як інженер за фахом, ви не думали про те, що нам вже пора говорити про кліматичну інженерію?

А. Б.: Так, клімат змінюється, саме про це я говорив у своїй доповіді. Ми відчуваємо зміни клімату і в Україні: йде розбалансування температурних пір року, а також майже на сто кілометрів зсунулися кліматичні аграрні зони, поступово зміщується берегова лінія Чорного моря. І ми всі повинні взяти відповідальність за те, що відбувається. Безліч країн вже приєдналися до серйозних рухів загальнопланетарного масштабу в напрямі зменшення концентрації оксиду вуглецю та інших викидів. Локальні рішення, які не враховують глобальний вплив, завжди невірні. Земля — єдина система, і ми все більше відчуваємо цю єдність.

Що ми можемо зробити? По-перше, будівельна продукція має отримати екологічне маркування, що дасть інформацію проєктанту та споживачу про «слід», вміст приєднаних викидів. По-друге, держава має застосовувати фіскальні інструменти, наприклад, встановити пропорційній вуглецевий податок. Тоді споживач міг би голосувати гривнею — товар, який менш екологічний і який складніше утилізувати, коштував би дорожче. І третій пункт — екологічні критерії мають стати основою для вибору будівельних рішень. Наприклад, зараз в системах тендерних закупівель вибір кращого проєкту здійснюється переважно тільки за одним показником — вартістю. У такі системи доцільно додати як критерії вибору також невартісні параметри — час реалізації, безпеку експлуатації і утилізації, інші екологічні показники.

Архітектору та інженеру складно закласти у проєкт енергоощадні та екологічні заходи, якщо це не регламентують норми

P.M.: Зрозуміло ваше особисте ставлення до вказаних проблем, але давайте поговоримо про прагматизм та конкретні дії.

А. Б.: Що стосується прагматизму, Український центр сталевого будівництва вже є учасником багатьох законодавчих ініціатив, ми автори і співавтори багатьох будівельних норм. Постійно, поступово, послідовно і позитивно (принцип чотирьох «П») ми просуваємо у ринок найкращі практики, ефективність яких вже доведена у розвинених країнах світу. Це стосується проєктування за європейськими нормами, впровадження ВІМ технологій, оцінки компонентів життєвого циклу проєктів, роздільне збирання сміття тощо. В Украйні за 5 років імплементовано, в тому числі за нашої участі, багато дієвих норм, але вони повинні бути підкріплені на всіх рівнях виконання. Як приклад, у оновлені державні будівельні правила ми внесли положення про можливість спорудження 5‑поверхових паркінгів із експлуатованою покрівлею, щоби машини перестали ставити на зеленій зоні й тротуарах і, таким чином, покращувалася екологічна ситуація в щільній забудові. Але в той же час у нових містопланувальних нормах квоти на паркомісця чомусь не зросли, а зменшилися всупереч росту рівня автомобілізації у країні. У цьому ми бачимо лобіювання максимізації забудови, без відповідальності за рівень її якості. Але архітектор та інженер грають насамперед на стороні кінцевих користувачів, мешканців, на стороні екосистем, на стороні держави. Свідомість сталого розвитку має втілюватися у всіх справах, кожному проєкті. Тож попереду ще багато роботи.

P.M.: На конференції багато говорили про технології майбутнього, про космічну архітектуру. Навіщо нам думати про забудову Марса, коли ми ще не можемо розібратися з утилізацією власних відходів, наприклад?

А. Б.: Ми маємо вивчати космос, думати про політ на Марс, бо це стимулює розвиток найбільш прогресивних технологій людства. З іншого боку, космічне правило говорить: якщо ми не побудуємо сталу цивілізацію на нашій планеті, то не зможемо побудувати сталу цивілізацію і на іншій. Зараз ситуація насправді досить тривожна, бо залишилось все менше часу до точки незворотності масштабних кліматичних змін, які торкнуться кожного. Земля — дуже чутлива система, у якій одна зміна ініціює багато інших, а наші методи моделювання і прогнозування все ще далекі від осягання комплексності процесів Природи, у які ми втручаємося. Тут доречно зазначити, що будівельна галузь, яка є однією з найбільш поширених у світі й займає у структурі світового ВВП близько 13 %, має водночас вкрай низьку продуктивність з-поміж інших.

P.M.: При цьому будівництво є однією з тих галузей, що несе безпосередню відповідальність за кліматичні зміни?

А. Б.: Так, спорудження і використання будівель як об’єктів народного господарства несе відповідальність за близько 35 % загального споживання первинної енергії, 17 % прісної води та 39 % викидів СО2 в усьому їх життєвому циклі. Частка власне будівельної галузі у світових викидах парникових газів складає 11 %, а ще 28 % — пов’язані з експлуатацією будівель. Ключові викиди при будівництві — понад 90 % — є приєднаними до основних і супутніх будівельних матеріалів, і тільки 10 % пов’язані із процесами спорудження.

Зараз вкрай важливо донести до людей нові правила гри. Архітектору та інженеру складно закласти у проєкт енергоощадні та екологічні заходи, якщо це не регламентують норми. Тому що державні будівельні норми — це форма суспільного договору, замовлення від держави як головного гаранта безпеки і добробуту населення. Відтак саме держава має проявити себе як господар і найбільший замовник, демонструючи приклади реагування на глобальні виклики часу.

З іншого боку, екологічну відповідальність мають відчувати всі учасники ринку. На Заході ми маємо хороший приклад екологічної сертифікації будівель, яка не є обов’язковою, але більшість інвесторів притримуються її, бо це є складовою ринкової вартості житла.

Архітектор не має права дивитися в завтра. Він повинен дивитися в післязавтра, тобто вміти передбачити майбутнє на 20—30 років вперед. У перспективі те, що зараз є в Європі, у нас ще тільки буде потім. І в нас є можливість підготуватися, уникнути помилок. Тому ключові гравці ринку або зміняться, прийнявши нові правила гри, або поступляться західним компаніям, для яких наші умови поки що некомфортні. І тоді нарешті стане зрозуміло, що архітектура повинна бути відповідальною.

 

Беседовали: Елена Панченко, Юлия Шемякова