Право на стены. Граффити и муралы как маркер (не)благополучие

«Граффити – творческая энергия, которая устремляется не в положительное русло, а в маргинализацию среды. Граффити можно воспринимать как эстетический протест против мрачной, бездушной среды, отвергаемой человеком и отвергающей человека, а можно как арт. Но есть проявления жизни и проявления смерти. Так вот граффити – это проявление смерти пространства», – эти слова киевского архитектора Александра Попова стали отправной точкой для статьи, в которой мы исследуем влияние граффити и муралов на городское пространство. Пытаемся раскрыть тему, общаясь с архитекторами, художниками, урбанистами и девелоперами.

Отношение общества к граффити сопоставимо с отношением к татуировкам. Между двумя культурами действительно можно провести много параллелей: история тату и наскальной (настенной) живописи началась за несколько тысячелетий до нашей эры; тату и граффити несут нагрузку из толстого слоя смыслов; выполняют как символическую, так и чисто эстетическую функцию; является выражением субъективного начала – как художника, так и носителя.

Граффити и муралы на теле города, как и татуировки, воспринимаются многими как проявление маргинальности, определенной кастовой метки, присущей неблагополучным районам, нехарактерной для респектабельных пространств (В последнее время все чаще используется слово "мурал" - свободная интерпретация термина "мураль" (mural), что в переводе с испанского означает "настенная живопись". - Прим. ред.).

Граффити в тоннеле на станции метро «Ватерлоо» – одна из туристических достопримечательностей Лондона. Фото: James French

Возвращаясь к словам Александра Попова о том, что граффити является проявлением смерти городских пространств, следует отметить, что в них заложен закономерный конфликт между зодчими и уличными художниками, интервенция которых воспринимается первыми как незваное и нежелательное вмешательство в законченный образ архитектуры.

Но все же утверждение кажется парадоксальным, если вспомнить, что мегаполисы с высокой концентрацией граффити и муралов — Нью-Йорк и Лондон — мировые финансовые столицы, города, занимающие верхушку рейтинга по количеству миллиардеров и миллионеров, и точно не ассоциируются с бесхозными пространствами.

Граффити и мурализм часто используются в качестве инструментов креативного развития.

Более того, граффити и мурализм успешно коммерцировались и часто используются как один из инструментов креативного развития – для привлечения туристов, активации площадей, кварталов и целых районов.

 

Сначала было слово

Принято вести отсчет новейшей истории граффити от фразы Kilroy was here, оставленной американскими солдатами на стенах освобожденных городов во времена Второй мировой войны. Этот, как бы сейчас сказали, мэм вошел в американскую культуру, дал импульс массовому появлению надписей, а позже – рисунков и гигантских живописных росписей-муралов на стенах по всему миру.

 

Граффити на стене подземного перехода на Подоле, Киев. Фото: Андрей Ветешкин

Граффити как новый городской антропологический пласт стали богатым материалом для социологических и этнографических исследований, в том числе и на постсоветском пространстве. Надежда Парфан, автор урбанистического исследования Kyiv Graffiti: Production of Space in Post-Soviet City, изданного в 2011 г., анализирует киевские граффити как пространственную практику, присущую спальному району, и рассуждает об их интервенции в центр столицы.

В Украине граффити — это не столько «символическое вторжение гетто в город» за Бодрияром и не столько обмен символическими знаками внутри субкультурных сообществ, сколько продукт глобализированной культуры, выражение стремления влиться в мейнстрим. Отсюда активная, ярко выраженная медийность киевских граффити и муралов и стремление художников быть подмеченными. Как любое обобщение это сопровождается множеством исключений.

Сами граффитисты и муралисты, отвечая на вопрос о том, что побуждает их к созданию как можно больших и ярких цветовых пятен, чаще всего отвечают, что их мотивы не связаны с амбицией.

В Украине граффити — это выражение стремления влиться в мейнстрим.

«Написание граффити эфемерное – новые команды появляются и исчезают каждый день. Можно перечислить разные причины такого положения дел, но наиболее значимым я считаю экономический фактор», — пишет Парфан.

Аэрозольная краска стоит довольно дорого, и нет смысла тратить ее на охраняемые здания или сооружения, где рисунок или надпись быстро сотрут. Пытаясь продлить время жизни своих работ, граффитисты выбирают заброшенные, бесхозяйственные просторы. Однообразная архитектура спальников заставляет уличных художников искать способы придать безликим районам хотя бы некую индивидуальность, создавая новые, более яркие когнитивные карты воспоминаний для жителей.

Надежда Парфан выясняла мотивацию уличных художников. В своем исследовании она приводит слова одного из участников группы Psia Krew: «На фоне преобладающей рекламы ветчины и полностью деградировавшей культуры внешнего оформления, на фоне безвкусицы граффити и стрит-арт говорят: мы здесь и презрительно портим визуальный комфорт идиотам».

Еще одна из особенностей киевской истории — полное отсутствие взаимосвязей и диалога между художниками-интервентами и архитектурным сообществом, несмотря на общее поле — городские просторы. Но если граффитисты проявляют свое отношение в форме активных действий, то архитекторы просто наблюдают за ситуацией со стороны.

В рамках программы MAP в США проводятся конкурсы и фестивали стрит-арта. Фото: Claudio Schwarz

Киевская архитектор Kate Ro комментирует свое отношение так: «Отношусь к граффити как к элементу социального стрит-арта. Но еще большим стрит-артом мне кажется такой способ борьбы с граффити, как их окраска — краской, которая была под рукой.

Такое впечатление, что в коммунальных службах просто нет человека, способного не только определить тон фона, но даже цвет. В итоге мы видим своеобразное состязание между художниками и коммунальщиками или между группами уличных художников.

Да, граффити – это скорее признак неблагополучия. Хотя встречаются очень удачные, уместные работы. В конце концов, утепление фасадов и остекление балконов также кто-то называет вандализмом, а кто-то рассматривает как проявления стрит-арта. Я обращаю внимание не только на фасады домов, но и на поверхности инженерных сооружений (переходы, мосты, развязки и т.п.).

Особенно трогательно выглядит мегасооружение, на подножии которого вдруг появляется новый смысловой слой — проявление человеческого. Что ж, если не работают законы и невозможно наказать исполнителя за подобные акты вандализма, тогда нам, проектировщикам, нужно задуматься: не должны ли все поверхности стать устойчивыми к краске?».

Особенность киевской истории – отсутствие диалога между художниками и архитекторами

Впрочем, проблема испорченных фасадов в той или иной степени актуальна для любого из украинских городов. В Одессе одно из самых зарисованных городских пространств на Военном спуске, вблизи старой лестницы, недавно подтвердило статус «маргинального»: исчез один из пары кошек-сфинксов Виктора Тиблевича, установленных в рамках общегородского проекта «Город скульптур». Обсуждая эту новость в соцсетях, комментаторы резюмировали: «Неудивительно. Самое неблагополучное место».

 

Единство и борьба

Для США образцом решения проблемы граффити является "филадельфийская модель". Еще в 80-х гг. ХХ ст. мэр Филадельфии Уилсон Гуд основал организацию Philadelphia Anti-Graffiti Network. Она занялась уничтожением граффити, поиском художников в буквальном смысле «по почерку» — с помощью созданной базы тегов и рисунков.

Параллельно внедрялись запреты на продажу краски в баллончиках несовершеннолетним или пойманным ранее за нарушение. Но, понимая, что действенность уголовных мер ограничена и может привести к обострению борьбы, власти Филадельфии на уровне штата, а затем и на уровне страны одобрили внедрение программы Mural Arts Program.

Если уж тяга к рисованию на стенах так сильна, то пусть уличные художники создают рисунки, которые будут радовать людей, а не отпугивать их. Первые муралы в рамках программы MAP появились на самых проблемных зданиях – поверх граффити.

Вся история городских граффити и муралов – сплошная диалектика. Родоначальник мурализма, мексиканский художник Диего Ривера, создавал фрески Detroit Industry, на которых изображал расцвет промышленности Детройта, в том числе заводы Форда, в 1932 г. – в разгар Великой депрессии. Ривера был убежденным социалистом, но не отказывался от заказов капиталистов, плативших за его работу щедрые гонорары.

Работы и активизм Бэнкси продолжают вдохновлять граффитистов по всему миру

Граффити Бенкси Shop Until You Drop, появившееся на стене многоэтажного здания в Лондоне в 2011 г. Фото: QuentinUK / wikipedia.org

Феномен Бэнкси, культового персонажа из мира граффити, до сих пор продолжает будоражить умы. Аутсайдер, чье лицо до сих пор так и не деанонимизировано, превратился в мировой бренд и нового Мидаса. Буквально все, к чему он прикоснулся, превращается в золото.

Так, последняя работа Бэнкси — «Чухающая бабушка» на Уэйл-стрит в Бристоле — по оценке артдилера Джоуи Сайера стоит 3–5 млн фунтов стерлингов. Владелица дома, ранее выставившая его на продажу всего за 400 тыс. фунтов стерлингов, уже передумала продавать его так дешево.

Работы и активизм Бэнкси продолжают вдохновлять граффитистов по всему миру. И хотя многие художники позже выбирают легальный мурализм, ряды тех, кто «держит баллончик с краской за пазухой», пополняются новыми адептами. Несмотря на бонусы в виде бесплатной краски, участия в фестивалях, наград, культурного и общественного признания, далеко не все граффити перешли на условно светлую сторону.

 

Говорите погромче!

Из-за своей эфемерности и динамичности уличное искусство можно было бы смело назвать fast art, если бы у общества было достаточно людей, умеющих читать тегинг и дифференцировать тенденции. Для тех, кто не погружался глубоко в тему и не имеет в ближайшем окружении уличных художников, эволюция граффити стала очевидна лишь тогда, когда вышедшие из среды стрит-артистов художники получили доступ к гигантским плоскостям.

Эволюция граффити стала очевидна, когда художники получили доступ к гигантским плоскостям.

С одной стороны, муралы интегрировали украинскую столицу в мировой арт-мейнстрим, с другой – больно ударили по идентичности и камерности пространства, принеся в тихие дворики киевского центра яркие, заметные цветные пятна. Если воспринимать все знаки городского пространства как символический текст, массовое появление муралов можно прокомментировать так: Никогда еще город не говорил так громко!

Хотя большинство киевских муралов аполитичны, политики и культуртрегеры часто акцентируют, что муралы массово появились в городе после 2014 г. Уже только это придает оптике, через которую зритель смотрит на проявления нового украинского стрит-арта, какой-то политагитационный фильтр.

Визуальное искусство всегда старались активно использовать для пропаганды — граффити и муралы не стали исключением из правил. Во время предвыборной гонки штабы кандидатов нанимают художников для распространения трафаретных партийных лого, портретов или девизов.

Муралы часто появляются на месте уничтоженных советских мозаик или модернистских фресок, но их появление имеет не столько политический подтекст, сколько связано с пренебрежением модернистским наследием и экономическими проблемами владельцев зданий. Регулярно появляются новости о том, что дежурная мозаика, барельеф или панно демонтированы или скрыты под утеплителем, поверх которого нарисован свежий, яркий мурал.

Мурал украинского художника Саши Корбана. Фото предоставлено: Саша Корбан

Почему именно объекты модернистской архитектуры чаще всего становятся «холстами» для уличных художников — граффитистов и муралистов? Архитектор Виктор Зотов объясняет это так: «Модернистское наследие (в основном 20–30-е, 60–70-е гг. XX в.) часто имеет большие плоскости объемов без деталей, и это провоцирует к проявлению различной связанной с ею активности, в том числе и протестной, например граффити.

Думаю, это программное свойство модернистской архитектуры. Современное (применительно к архитектуре) для меня не столько минималистичное, сколько лаконичное, совершенное, изысканное, утонченное. Особенно важно для меня уважительное отношение к природе, городу, истории, людям.

Явление граффити глобальное. Наша ситуация специфична из-за непризнания ценности модернистской культуры, в частности по той причине, что этот период особенно трагичен в нашей истории. Что делать, чтобы изменить ситуацию? Необходимо широкое образование, нужно делать качественную архитектуру, чистить фасады химсредствами».

 

Визуальные аллергены

Попытки коммерциализации свободного и неформального по сути стрит-арта часто оборачиваются громкими скандалами. Проект More than us, в рамках которого восемь художников создали муралы на станции метро «Осокорки», стал знаменит не столько благодаря обсуждению сюжетов и художественной ценности работ, сколько из-за скандала о растрате бюджетных миллионов.

Уничтожение мурала «Красавица и птица» американского художника Эрнесто Маранжа на Дарницкой площади в Киеве, который закатали под утеплитель, подняло дискуссию о правомерности росписи фасадов многоквартирных домов — а не это ли это прямое нарушение прав жильцов, коллективных владельцев здания?

Архитектор не должен подстраивать свои планы под уличных художников

Ярким примером противостояния в самой среде уличных художников стало появление International Xuj Art Foundation — «дополняющей» группы муралы «в законе» нецензурными надписями. Таким образом, участники организации пытаются вернуть городские просторы «к давним традициям настенной росписи». Жители реагируют на подобные инициативы резко негативно, но и с их стороны призывы к мораторию на появление новых мегафресок на городских фасадах звучат все чаще.

Впрочем, еще чаще раздаются призывы на запрет «рекламы кабака» (выражаясь тезисом анонимного граффитиста из Psia Krew), гигантских билбордов — основной причины визуального хаоса в украинских городах. Идиосинкразией к наружной рекламе страдает большинство горожан, но ее не уменьшается.

Граффити на Военном спуске, Одесса. Фото: Ирина Исаченко

Тем временем крупные производители фасадных покрытий и красок активно развивают линейки «антивандальных» финишных покрытий. «Наименее стойкий к повреждениям материал фасада – это, само собой, штукатурка. Но я не считаю наличие штукатуренного фасада ошибкой проектировщика.

Да, это слабое место, но это не значит, что архитектор должен подстраивать свои планы под уличных художников», — считает Александр Попов, соучредитель архитектурной компании archimatika.

Защитный пласт действительно может стать компромиссом, который, конечно, не устроит ни одну из сторон, но как минимум даст свободу для маневра. Остается только решить в каждом конкретном случае, что именно защищать: фасад или муралы и граффити на нем – как защищают бронестеклом рисунки Бэнкси. Еще одна задача не из легких.

 

Андрей Вавриш, СЕО SAGA Development

Андрей Вавриш, СЕО SAGA Development. Фото: Максим Дробиненко

Девелопер — еще одно заинтересованное лицо, входящее в круг стейкхолдеров, так или иначе вовлеченных в влияние городских граффити и муралов на пространство. Может ли человек, ответственный за рождение новых объектов, отвлечься от их жизни и всего, что произойдет с ними через годы спустя? Насколько уместен в ТС фактор вандалостойкости? Эти аспекты PRAGMATIKA.MEDIA обсудила с СЕО SAGA Development Андреем Вавришем.

PRAGMATIKA.MEDIA: Архитекторы традиционно не любят граффити и муралы, поскольку те являются незапланированной интервенцией в их планы, иногда изменяет образ здания и концепцию пространства. Интересно узнать точку зрения девелопера. Что думаете о явлении граффити и массовом появлении в Киеве огромных муралов?

Андрей Вавриш: Да, это однозначно интервенция. Она может быть разной по идее и результату — положительной и отрицательной. Сам факт интервенции не обязательно свидетельствует об ошибке проектировщика. Она бывает враждебной, наглой, и тогда ей невозможно помешать никакими системами охраны, нет возможности ее предупредить.

Можно любой, самый совершенный архитектурный объект привести в неуместное вмешательство. Но почему всем так нравятся граффити Бэнкси? Потому что они нравственны. Его способ вмешательства настолько тонок, что он ничего не нарушает, не уничтожает, а привносит новый смысл. Вот в этом случае интервенция положительна.

Упоминая о муралах, можно говорить о попытке переосмысления архитектуры, вмешательства даже с некоторыми нравственными целями. Очень часто действия муралистов – это попытка придать новый смысл. В любом случае такая история всегда контроверсионна: кому нравится, кому нет.

Это естественно, ведь и зодчество нравится не всем. Но новый, другой смысл всегда стоим. Поэтому граффити и муралы уместны, когда это вмешательство является нравственным, развивает пространство и добавляет, формирует содержательный смысл.

«Пусть архитектура задает обществу вектор – от эстетики до этики»

PM: Благодаря активности SAGA Development в Киеве появляются объекты современной архитектуры европейского качества и дизайна. Думаете ли вы, ставя техническое задание архитекторам, о том, чтобы сделать эти здания максимально вандалоустойчивыми?

А. В.: Это как с бабочкой в ​​ваших руках: жива она или нет? Можно сделать отличный фасад и испортить его, использовав неподходящие материалы. Мне кажется, качество архитектуры должно быть таким, чтобы оно останавливало вмешательство. Чтобы провоцировало трепетное отношение, которое остановит твою руку и не позволит что-нибудь испортить.

С другой стороны, возникает вопрос культуры того, кто стоит за такой интервенцией. Эта точка бифуркации между творцами и интервентами, между архитекторами и уличными художниками в разных культурах, в разных обществах разная. Чем выше культура сообщества и ценность архитектурного объекта — тем меньше вероятность некультурного вмешательства.

Я не думаю, что подобные отношения можно как-то урегулировать. Не уверен, что все вмешательства можно предположить. Не считаю, что есть смысл архитекторам, создающим качественную архитектуру, оглядываться на возможную угрозу и пытаться создавать прежде всего вандалоустойчивые поверхности.

Это в подземных переходах уместно или в местах массового скопления людей просто из-за повышенного трафика, нагрузки. Мне кажется, попытка окутать дома броней убивает самую архитектурную идею.

Здание SAGA City Space на улице Сагайдачного построено по проекту харьковского архитектора Олега Дроздова. Фото: Юрий Ферендович

P.M.: И все же вы наверняка не можете не рассуждать о том, насколько устойчивы ваши новые здания, когда снимается изгородь стройплощадки и здание открывается городу, горожанам?

А. В.: Я много думал о том, насколько хрупкой, даже нежной является архитектура фасада нашего нового здания по улице Сагайдачного.SAGA City Space, построенный по проекту харьковского архитектора Олега Дроздова, выделяется перфорированным кирпичным фасадом, полупрозрачной вуалью. - Прим. ред.).

А потом понял, что просто не хочу воображать, что кто-то может сознательно попытаться навредить этому объекту. Пусть сама его архитектура служит неким моральным камертоном и задает обществу вектор — от эстетики до этики.

 

Алексей Бордусов, Aec Interesni Kazki

Алексей Бордусов, Aec Interesni Kazki

В чем отличие граффити от современных муралов и почему влияние последних на пространство украинских городов никто не исследует — об этом издании PRAGMATIKA.MEDIA рассказал Алексей Бордусов — Aec Interesni Kazki.

«Граффити – правдивый и искренний вид искусства»

PRAGMATIKA.MEDIA: Начав два десятилетия назад с граффити-райтерства, вы, употребляя слова исследователя субкультуры граффити Ричарда Лахмана, эволюционировали настолько, что «переехали с улицы в галерею». Граффити спонтанные и эфемерные. Муралы продуманы и монументальны. Что из них более агрессивно по отношению к архитектуре? Что сильнее влияет на пространство и как это происходит?

Алексей Бордусов: Настоящее граффити — это анархия, где речь не идет о каком-то влиянии на город или архитектуру. Среди граффити-художников существует определенный кодекс, например, не рисовать на памятниках культуры, но это все условно. Граффити — субкультура, и я считаю его настоящим, правдивым и искренним видом искусства. Что касается современных муралов и стрит-арта, то это совсем другое.

Они имеют два источника возникновения - также граффити и мексиканский мурализм XX в. В современном мурализме или стрит-арте искренность и правдивость часто не являются главными или отсутствуют вообще, то есть влияние на пространство или архитектуру зависит от личных намерений художника, куратора определенного проекта или вкусов заказчика.

Мурал Humanity flower в американском городе Нью-Рошель, штат Нью-Йорк, украинский художник Алексей Бордусов (AEC Interesni Kazki). Фото предоставлено AEC

P.M.: Когда работаете со стенами, ставите ли перед собой амбицию перекроить пространство или «повторно присвоить» его? Как вы сформулировали бы функцию своих работ: они заполняют пустоту в пространстве? Дополняют архитектуру? Заменяют ли ее, создавая альтернативную реальность?

О.Б.: Считаю, что какой-то функции моих работ относительно архитектуры или пространства вообще нет. Какова функция картины в галерее, музее, роль искусства вообще? Наверное, чтобы их видели. Так же и с муралами – они появляются, существуют некоторое время, потом их окрашивают или они впоследствии исчезают.

Для функциональности в архитектуре есть, например, такой жанр, как суперграфика, задача которого, как вы говорили, как-то захватить пространство или создать акцент, учитывая среду. Но сейчас все стили и жанры пересеклись именно благодаря буму стрит-арта во всем мире, никто уже не отличит их друг от друга. Да, я всегда стараюсь удачно подобрать сюжет и цвета для мурала, учитывая среду, но это всегда субъективно — результат кому-то нравится, кому-то нет.

Стрит-арт и современный мурализм – самое противоречивое явление, «искусство для всех»

PM: Даже Interesni Kazki часто называли конформистами. Недавно вы приняли участие в проекте «Снова в школу». В этой фреске сложно найти какой-то нарратив (и, по нашему субъективному мнению, этим она тоже прекрасна). Но увидев свежий мегамурал «Материнство» от PastArt, люди заметили в нем не просто нарратив, а даже пропаганду. Не кажется ли вам, что занимающиеся стрит-артом киевские художники все чаще выступают агентами формальной и политической пропаганды?

О.Б.: Что касается стрит-арта и современного мурализма, в целом это, по моему мнению, наиболее противоречивый жанр. Или даже не жанр, а скорее современное явление, которое еще называют «искусством для всех», то есть как для созерцающих, так и для тех, кто его выполняет на стенах города — то ли в небольших заборах, то ли в 20-этажных фасадах домов .

Нет почти никакого отбора для тех, кто хочет работать в публичном пространстве. Точнее, отбор в 90% случаев выполняют такие же, никак не связанные с искусством кураторы стрит-арт-фестивалей или проектов. По личному опыту могу сказать, что организаторами или кураторами стрит-арт-проектов чаще всего были общественные активисты или социальные, государственные работники или вообще предприниматели, никак не связанные ни с изобразительным искусством и галереями, ни с культурой вообще.

Наиболее ярко это проявилось в Киеве на примере проекта Art United Us, куратором которого был всем известный политический авантюрист вместе со своими такими же коллегами-помощниками, которые изначально заявили о плане выполнить 100 муравьев в Украине и 100 стен. и взвешенность относительно среды и социального восприятия никто из них не думал. Или этот пример, который вы привели, — мегамурал «Материнство» от PastArt, где роль куратора-заказчика исполнял обычный (!) застройщик.

Мурал Audhumbla в городе Шиен, Норвегия, украинский художник Алексей Бордусов (AEC Interesni Kazki). Фото предоставлено AEC

Ситуация со стрит-артом во всем мире сходна, но в Европе, скажем, все же больше интеграция публичных проектов с культурными институтами, музеями, галереями, поэтому это, можно сказать, работает как фильтр, выполняющий более или менее адекватный отбор художников.

Есть, например, положительные примеры публичных проектов, когда они реализуются художниками для небольших жилищных комьюнити со взаимным согласованием и пониманием, что определенная работа на стене им нравится и что она необходима.

 

Саша Корбан, художник-муралист

Саша Корбан, художник-муралист

Художник-портретист Саша Корбан заселил столицу Украины и другие города гигантскими людьми. О том, что мотивирует его к созданию мегапортретов на стенах панельных высоток, и чем он руководствуется в выборе поверхностей для своих работ, Саша рассказал в интервью PRAGMATIKA.MEDIA.

«Решил рисовать только в спальных районах»

PRAGMATIKA.MEDIA: Вы буквально «наделяете архитектуру лицом». Социологи считают, что граффити (и муралы, возможно, тоже) — это реакция человека на скучную среду и плохую архитектуру. Можно ли считать и ваши работы схожей рефлексией?

Саша Корбан: Думаю, что нет. Я рисую на стенах не для украшения здания или района, а потому что не могу не рисовать, как бы банально это ни звучало. Просто рисую и часто — в андеграундных местах (под мостом, на заброшенных зданиях, на гаражах), но не считаю эту среду скучной или плохой. Там мало кто увидит мои работы, разве что случайные прохожие, но я делаю это, прежде всего, для себя. Люблю такие места.

PM: Что более агрессивно (радикально) влияет на среду – эфемерные граффити или долговечные муралы?

С. К.: Я считаю, если рисунок (мурал) грамотно/гармонично вписан в окружающую среду, в контекст, если он на своем месте, то не агрессивен. Но поскольку у нас на муралы люди обращают больше внимания, потому что они более масштабные, монументальные, то, наверное, они оказывают большее влияние на общество и архитектурную среду.

Мурал Саши Корбана на жилой многоэтажке в Николаеве. Фото предоставлено: Саша Корбан

P.M.: Когда выбираете стену, обращаете ли внимание на качество архитектуры самого здания и контекст (окружение)? Есть ли постройки, на которых вы категорически отказываетесь рисовать?

С. К.: Обязательно обращаю. И неоднократно отказывался от проектов, куда меня приглашали и предлагали стены, не совсем подходящие для создания на них рисунков. К примеру, частично утеплены здания или памятники архитектуры.

Или если видел, что именно на той локации, в той обстановке/среде просто не нужно больше ничего, поскольку там уже все круто и гармонично. Но часто на тех же стенах потом все же появлялись муралы, но не в моем исполнении.

P.M.: Отслеживаете ли вы обратную связь и жизнь своих работ и делаете ли выводы из услышанного-увиденного?

С. К.: Если честно, то я не очень слежу за своими старыми работами. Они живут своей жизнью. Хотя, скорее всего, организаторы проектов, в рамках которых они были созданы, может быть, и отслеживают. А вот относительно обратной связи, то я всегда общаюсь с жителями дома (если рисую на жилом доме/в жилом квартале), с локальными жителями как до начала процесса, так и во время, и после.

Показываю эскиз, портфолио, мы знакомимся, общаемся – это всегда диалог с людьми/общественностью. И часто даже после завершения мне пишут или звонят люди, присылают фотки разных ракурсов и «новой» жизни моих работ, доносят свои мысли, комментируют…

Мне кажется, что самый главный вывод для себя я сделал в 2015 году, когда решил рисовать только в спальных отдаленных районах или андеграундных местах. Мне это ближе, к тому же создание муралов именно там и коммуникация с местными жителями во время процесса гораздо более актуальна, чем в центре города.

Создание муралов в спальных районах более актуально, чем в центре города

Мурал Саши Корбана с портретом Честера Беннингтона (Linkin Park) под мостом над железнодорожными путями на улице Луговой, Киев. Фото предоставлено: Саша Корбан

P.M.: Недавно опубликовали статистику: согласно последним подсчетам, в Киеве уже 150 муравьев. Это мало для города или более чем достаточно? Возможно, пространство уже перегружено?

С. М.: Если считать в масштабах огромного мегаполиса, то цифра 150, возможно, не так велика. Хотя на некоторых локациях можно было бы не рисовать (они там не совсем уместны). Это касается и некоторых моих работ.

 

Виталий Оноприенко, киевский активист, основатель движения «Киев, мой»

Виталий Оноприенко, киевский активист, основатель движения «Киев, мой»

Если применить третий закон Ньютона, а именно закон равенства действия и противодействия к урбанистическим процессам, то очевидно: если кто-то рисует на городских стенах граффити, то кто-то должен их смывать. На вопрос PRAGMATIKA.MEDIA ответил Виталий Оноприенко — киевский активист, основатель движения «Киев, мой», который по собственной инициативе занимается уборкой городских пространств, в частности, отмывает фасады зданий от краски с помощью мойки высокого давления.

«Пространство убивает не граффити. Его убивают люди»

PRAGMATIKA.MEDIA: Когда вы принимаете решение об удалении граффити, то каким образом определяете, что является искажающей здания грязью, а что — проявлением стрит-арта, который можно считать достопримечательностью?

Виталий Оноприенко: Решение принимается мгновенно и совершенно субъективно. Я не несу ответственности за то, что сотру, поэтому на мне не лежит груз сомнений, правильно ли поступлю. Но, конечно, я все-таки провожу какой-нибудь сравнительный экспресс-анализ. Если написаны мат или «Вася», то естественно, такая надпись удаляется.

А вот несколько лет назад во Львове мне попалась надпись «Бьет – значит ст. 126 УК». Тогда мне показалось, что это привлекает внимание к социальной проблеме, поэтому подобную надпись я бы не удалял. На оценку конкретного произведения уходит примерно 5 секунд. То есть удаляем – не удаляем. В Киеве хорошего качественного стрит-арта, по существу, нет. Так что решать вопросы просто.

PM: Ваше мнение: должны ли художники согласовывать любую свою деятельность с городскими коммунальными службами или стержень стрит-арта — это его неформальность?

В. О.: Нет, не должны. Подобные действия нарушат саму идею стрит-арта. Эта область должна саморегулироваться. И если количество уличных художников, предлагающих качественный контент, будет достаточно большим, то и город изменится. Например, Андреевский спуск после ряда реконструкций выглядит неплохо.

Никакому стрит-артеру, умному, талантливому, бездарному, глупому, не придет в голову разрисовывать Андреевскую церковь. А заброшенные просторы, напротив, привлекают. И поскольку сейчас талантливые художники в меньшинстве, то заброшенные пространства и выглядят маргинально. Но согласовывать что-то с городом – это нонсенс.

Результат работы группы «Киев, мой», очищающей стены зданий от граффити и грязи. Фото предоставлено: «Киев, мой»

P.M.: Как ваша организация общается с коммунальщиками? Вы спрашиваете их разрешение на проведение очередной мойки?

В. О.: Мы не делаем запросы на разрешения и не собираемся. Если нас в процессе уборки вдруг арестуют, мы к этому полностью готовы. Но если честно, не верим, что такое произойдет.

P.M.: Иногда граффити наносятся особенно стойкой краской, во время удаления которой риск повредить мойкой высокого давления, например, старую штукатурку на историческом доме. Как вы поступаете в подобной ситуации?

В. О.: Граффити почти всегда наносятся особенно стойкой краской, которая может выдерживать температурные перепады, влажность, дожди, снег в течение десятилетий, постепенно выцветая. Исторические здания мы принципиально не трогаем. Если сам фасад является исторической ценностью, мы его не прикасаемся.

P.M.: Как считаете, «нелегальная уборка», в которой вашу группу однажды обвинили, может действительно стать проблемой, если за дело возьмутся активные, но неопытные в тонкостях уличного искусства граждане?

В. О.: Повторюсь, по моему субъективному мнению, уличное искусство в Киеве почти отсутствует. Вспоминается совершенно гениальная надпись на стене на Рейтарской: «Сахалин – это Япония». Ну, это круто. Если его кто-то сотрет, не то, чтобы станет обидно, но… Суть уличного искусства как раз в том, что оно не живет долго. И в этом его особенная ценность.

Есть еще одна надпись, даже не знаю, жива ли она до сих пор. Где-то на полпути от Золотых ворот до Валов, ближе к Львовской площади, на подпорной стене написано: «Откройте Львовские ворота!» Расположение этой надписи, ссылка на жизнь города — это максимально круто, если жить в этом городе, знать, что такое «Львовские ворота» и почему они закрыты. Но если надпись исчезнет — так и быть.

Даже если все горожане, склонные к активизму, выйдут завтра на улицы с тряпками, ведрами и вениками, то в результате такой мегауборки Киев станет немного похож на Минск своей ухоженностью. Но ничего плохого не произойдет. А уличное искусство… На следующий день новое появится.

«Киев – весь сплошной, большой цельный маркер деградации городской среды»

P.M.: В чем, по вашему мнению, причина того, что одной из мишеней вандалов стала Почтовая площадь?

В. О.: Я считаю, что не совсем справедливо их называть вандалами. Они все же, хоть и неудачные, но художники. Вандализм - это умышленное нанесение вреда чужому имуществу. Граффитисты не ставят себе такую ​​цель. Но, возвращаясь к теме мертвых общественных пространств, можно сказать, что почтовая площадь, по сути, является мертвым пространством. Музей не открыли.

Запланированные там торговые площади не работают. Сама по себе площадь – это просто гранитно-бетонный ад. Здесь нет тени, нет деревьев, не работает фонтан. Зимой там скучно, а летом невозможно находиться, потому что жарко. Мертворожденное пространство абсолютно по понятным причинам было облюбовано скейтерами, которые украсили его по своему вкусу.

Я вижу здесь не вандализм, а ошибки в проектировании. Хотели сделать для горожан — сделали для скейтеров. Может, так и надо оставить.

P.M.: В Нью-Йорке и ряде европейских городов подростков, которые были пойманы на вандализме, в том числе и граффитистов, часто отправляют на общественные работы по уборке. Вы согласились бы «усилить» свои ряды правонарушителями?

В. О.: Нет, я бы таких людей трудиться с нами бок о бок не взял. Они бы работали с низкой эффективностью, при этом отвлекали бы членов нашей команды, их нужно было бы учить. Но они бы прогнозированно не вступили в наши ряды. Словом, мы бы потратили время на обучение, но не получили их как напарников.

Я не против издалека координировать подобные группы: в офисном режиме назначать им цели, а затем проверять результат. Но работать с ними вместе я бы не стал. Ну и считаю, что в нашей стране в течение ближайших 50 лет подобная практика невозможна.

P.M.: В каких украинских городах есть организации и группы добровольных мойщиков города, подобные вашей?

В. О.: Теперь уже есть. В Днепре недавно появилась команда ребят, вдохновленных нашим проектом. Они даже создали свой логотип и намерены серьезно бороться за чистый город. В Одессе мы сами собираемся что-нибудь подобное организовать. Готово почти все, кроме названия. Не можем придумать остроумное название для одесской команды.

Очистка стен и брусчатки от краски и жира производится с помощью мойки высокого давления. Фото предоставлено: «Киев, мой»

P.M.: И возвращаясь к теме "городских болезней": что вы считаете главными маркерами деградации городской среды?

В. О.: Киев – весь сплошной, большой цельный маркер деградации городской среды. В принципе степень деградации городов на европейском континенте можно измерить в «киевах». К примеру: Варшава = 0,4 Киева, Будапешт = 0,25 Киева, Львов = 0,75 Киева. Хуже Киева нет ничего. Что делает его таковым?

Первое – отсутствие возможности передвигаться по поверхности. Город является максимально автомобилецентричным. Считается, что по поверхности ходят плебеи, поэтому их нужно загонять под землю. В контексте открытия островка безопасности на переходе через Крещатик: то, что я читаю в комментариях Facebook - просто ад!

Водители убеждены, что все, кто не за рулем, должны ходить под землей и желательно оттуда не высовываться. Второе – уличная торговля. Я имею в виду МАФы, киоски, так распространенные и в центре, а чем дальше от центра — тем их больше. Они, во-первых, генерируют огромное количество мусора, а во-вторых, бьют по пешеходным просторам. Ведь киоски не ставят на проезжей части, их всегда размещают на тротуаре. И это ограничивает пешеходов в их правах.

В любом случае я не считаю граффити символом окончательной смерти пространства. Например, есть пространство, которое мы называем между собой «Подольский треугольник»: это небольшая площадь рядом с северным выходом из метро «Контрактовая площадь», который ведет к «Пузатому дому». Это место имело два рождения.

Первый раз после реконструкции, когда там переложили плитку, высадили деревья, установили лавочки и красивые фонари. Второй раз — этим летом, когда мы его отмыли, убрали весь мусор, отдраили плитку, высадили на клумбы новые растения, поскольку за многими просто не ухаживали, и они погибли. И потом я наблюдал, как в течение трех дней это пространство снова деградировало до начального состояния. И причина этого совсем не скейтеры или граффитисты.

Причина в беспризорных и торговых точках. Там две точки с шаурмой, аптека и кафе. Вот шаурма – это просто проблема номер один! Потому что каждый, кто купил шаурму, садится на лавку поесть. А майонез капает на плитку. И потом эти массивные пятна на ней остаются. Если вы обратите внимание, то очень часто на светлой плитке мощения повсюду в городе можно увидеть черные разводы: именно жир, следы соусов, капающих с уличной пищи.

Вторая проблема — аптека, где бездомные покупают какую-нибудь дешевую настойку, которую употребляют в качестве альтернативы крепким спиртным напиткам. В аптеке об этом знают и зарабатывают, регулярно пополняя запасы. Потом все вокруг усеяно пустыми бутылочками. Клумбы используются как мусорники, в которые бросают окурки. Все это я лично наблюдал после того, как мы 12 часов провели там за уборкой.

Пространство убивает не граффити, его убивает население. Почему? Потому что он живет в стране, где все всем виноваты, но никто ничего не делает.

 

Юлия Островская, искусствовед, куратор Mural Social Club и Urban Club, директор фонда Sky Art Foundation

Юлия Островская, искусствовед, куратор Mural Social Club и Urban Club, директор фонда Sky Art Foundation

Как происходит отбор эскизов перед фестивалями стрит-арта? Как, по какому принципу организаторы и кураторы мер, глобально влияющих на вид города, выбирают «холст» — стены для муралов?

На эти и другие вопросы PRAGMATIKA.MEDIA ответила Юлия Островская, директор Sky Art Foundation, куратор Urban Club, куратор фестиваля уличного искусства Mural Social Club.

«Наша идея — создать артгалерею под открытым небом»

PRAGMATIKA.MEDIA: Архитекторы чаще всего находятся в оппозиции к стрит-арту и таким его проявлениям, как мурализм, считая их не просто излишеством, но и, как сказал один из наших спикеров, «признаком смерти пространства». Какие аргументы вы могли бы привести в их защиту?

Юлия Островская: Здесь важно понимать, с кем вы разговариваете. Если это архитекторы Мельбурна или Лас-Вегаса, то от них вряд ли услышишь подобное мнение, поскольку мурализм там является неотъемлемой частью архитектурного ансамбля. Если вы поинтересуетесь у тех, кто сейчас строит Рим, то они, возможно, и выскажут такое мнение, но даже это я подвергаю сомнению: итальянские настенные фрески ценятся, в том числе и местными архитекторами, множество веков.

В общем аргументация здесь такова: все слишком субъективно и зависит от того, кто к чему привык исторически. В Украине исторически мурализм уничтожался, считался проявлением художников-дилетантов. Хотя это совсем не так. Поэтому «за классикой» муралы принято ругать.

Конечно, не всегда и везде они уместны, важен фактор уместности того или иного рисунка в том или ином месте. Но считать муралы «признаком смерти пространства» — это все равно, что назвать Big Ben никому не нужной башней.

Мурал "Земля и небо" на стене 16-этажного дома в Киеве. Работа греческого художника Фикоса. Источник фото: Sky Art Foundation

PM: Даже маленький по размеру настенный рисунок способен изменить климат пространства. А монументальный мурал может радикально переформатировать городской пейзаж. По какому принципу вы отбираете эскизы для муралов? И как выбираете площади для их размещения?

Ю. О.: Как вы правильно заметили, мурал способен серьезно изменить городской пейзаж, поэтому к выбору художника и места/стенки нужно подходить основательно. Здесь рассматриваем и учитываем несколько важных факторов:

  1. Как сущность работы отражает настроение и дух местности, где мы хотим потенциально написать мурал.
  2. Зачем он там — есть ли в нем нужда.
  3. Насколько гармоничен мурал в общем ансамбле.
  4. Разделяет ли и понимает ли автор работы потребности/интересы людей, которые будут видеть его творение каждый день.

Конечно, эскиз и идея рисунка создаются художником после того, как он увидит локацию и стену. Очень важный фактор – чтобы мурал был гармонично вписан в окружающую среду (как концептуально, так и визуально). В общем, это сложная фундаментальная механика.

Что касается площади, то здесь учитываем все вышеперечисленное плюс пожелания автора, наши возможности, вероятность реализации идеи «под другим соусом». Скажем, вместо стен расписать автобусную станцию.

PM: Отслеживаете ли вы дальнейшую судьбу муралов, созданных в рамках Mural Social Club? Как они сказываются на качестве общественных пространств?

Ю. О.: С самого начала наша идея — создать галерею под открытым небом, доступную для каждого. Поскольку мы продумывали свои муралы, качество просторов (а в нашем случае это спальные районы городов) только улучшилось. Насколько мне известно, все наши панно живые и здоровые.

Любое искусство можно определить как инструмент невербальной пропаганды

P.M.: Ценность модернистской архитектуры и монументального совета-арта (советского искусства) сегодня не бесспорно для многих людей в нашем обществе. И часто панно, барельефы и мозаика исчезают под слоем утеплителя, штукатурки, сверху появляется яркий мурал. Как вы думаете, это варварство или естественная эволюция архитектуры и города в целом?

Ю. О.: Думаю, это может быть как одно, так и другое: здесь следует рассматривать каждый отдельный кейс. Но подобных примеров я не встречала. Глобально я тяготею к эволюции архитектуры. Да, мне нравится беречь историю, но не за счет торможения прогресса. Не стоит забывать, что город живая среда, он меняется и развивается.

Я обожаю советские мозаики, немного изучала этот вопрос. Всегда очень грустно наблюдать за тем, как с легкостью их сегодня разрушают, вместо того чтобы сохранить, законсервировать и передать музею, например. Но нет, к сожалению, в последнее время все больше подобных случаев.

PM: Город использует художников как ситуативных урбанистов или скорее художники используют город как экспозиционную плоскость для демонстрации своего творчества?

Ю. О.: Скорее всего, каждый делает то, на что способен. Власти города часто бессистемно и порой эклектично выбирают урбанистические проекты, иногда все получается очень кстати, хорошо.

Художники и их кураторы иногда берутся за такие проекты, которые сами не понимают или которые им не подходят, поэтому мы наблюдаем немало непонятного стрит-арта в городском пространстве. Те, кто фундаментальны в своем творчестве, хотят поделиться идеей и делают это виртуозно.

Мурал художника из Нью-Йорка Аарона Ли-Гилла на фасаде Культурно-художественного центра КПИ, Киев. Источник фото: Sky Art Foundation

P.M.: Все чаще городские муралы появляются не просто с разрешения, а по поручению представителей местных властей, формальных урбанистов или застройщиков. Иногда тематически муралы «завязаны» не на атмосфере пространства, а на некотором посыле, имеющем, например, воспитательный нарратив. Не превращается ли современный стрит-арт в инструмент невербальной пропаганды и как этому можно противостоять?

Ю. О.: Если сильно постараться, то какое-либо искусство можно определить как инструмент невербальной пропаганды, противостоять этому точно не нужно. Это нормально, что искусство чему-то учит, открывает у нас что-то новое, иногда побуждает к каким-то действиям.

Стрит-арт — это живой организм, живой, собственно, благодаря этой связи с людьми вокруг себя. Но вы правы, есть случаи, когда художник не вписывает гармонично свою работу в окружающее пространство, если рисунок неуместен именно там. И это проблема.

А часто хорошие работы окрашиваются коммунальными службами по недоразумению, как, например, неоднократно было с работами Гамлета в Харькове.

Как всякое искусство, муралы бывают хорошими и плохими, могут быть вообще не искусством, а лишь иметь его формальные признаки, могут быть искусством, но травмировать публику идеей или способом ее выражения. В общем, история непростая.