Постприватность и убертранспарентность. Тенденции, изменившие современную архитектуру

Почему в современном мире наши прайвесы все больше теряют свою цену? Как символика «немой стены» сдает свои позиции в пользу метафоры «говорящая дверь»? И что происходит с понятием архитектурной конфиденциальности в условиях новой медиаэкологии?

Проходя в утренние часы мимо отеля на Ривингтон-стрит в самом центре Нижнего Манхэттена в Нью-Йорке и оторвав взгляд от витрины со свежей выпечкой и фалафелем, вы можете - если поднимете глаза чуть выше первого этажа - отделенного от вас только панорамным оконным стеклом. Подобной необычайной откровенностью и распахнутыми как в жилое пространство, так и в городской пейзаж ванными комнатами с открытой планировкой привлекает своих гостей и отель The Standard в Сохо, расположенный прямо над знаменитым променадом High Line. Здесь пошли еще дальше, открыв уличным зевакам все то, что происходит обычно за глухими стенами — кабинки публичных туалетов на 18-м этаже здания также отделяют от улицы только абсолютно прозрачные системы остекления высотой в 3 метра. Чопорное некогда Соединенное Королевство не отстает от мирового тренда— правда, в одном из самых высокотехнологичных отелей Великобритании, лондонском Eccleston Square Hotel, вы можете позволить себя немного уединения. Вам не предложат принимать ванну на публике. И даже спутник не будет обязан наблюдать за вашими гигиеническими процедурами: нажмите кнопку— и стекло между спальней и уборной станет матовым.

Кабинки публичных туалетов на 18-м этаже отеля The Standard в Сохо (Нью-Йорк).

Бум убертранспарентности достиг и Поднебесной. Прозрачность личной и общественной жизни собственных граждан там обеспечит открытая система социального рейтинга, о которой и без нас написано много. Но и гости китайской столицы могут столкнуться с особым подходом к приватности – отель Renaissance Beijing Capital сети Marriott предлагает постояльцам не только все возможные удобства для комфортного проживания, но и гостеприимно распахнутые в жилые пространства. Открытость да открытость!

Вслед за индустрией гостеприимства частные резиденции все чаще оснащаются открытыми воздуху, миру и случайным взглядам комнатами, которые еще недавно были скорее тайными. Давайте вспомним, как архитекторы раскрывали достаточно интересную и широкую тему «Жилье для всех» на Всемирном фестивале архитектуры в Берлине в 2016 г. Главным вопросом, который возник тогда и у посетителей выставочных площадок, эти "все"? В некоторых случаях за непрозрачным термином «все» скрывались те смутно очерченные массы, которые нуждаются в социальном жилье, во вторых — этот эвфемизм относился к сравнительно небольшой категории потребителей, способной раскошелиться на архитектора и приобрести эксклюзивные. В последнем случае авторы предлагали проекты, которые с удовольствием разместили бы на своих страницах профильные глянцевые журналы — роскошный кондоминиум в Малайзии или жилой комплекс на берегу реки в Бразилии. Менее блестящие, так называемые социальные объекты в основном были представлены в формате лекций в рамках вечерней программы.

Победитель в номинации House – Completed Buildings на конкурсе The World Architecture Festival 2016. studioMilou architecture, частная вилла 33 Holland Park, Сингапур

Для того чтобы понятия предпосылки такого разделения, следует обратить внимание на лингвистические особенности в описаниях этих проектов. Главное, если не основное отличие вокабуляров групп таково: в рецензиях на проекты для обеспеченных слоев населения авторы подчеркивают такие их особенности, как частность и неприкосновенность частной жизни. Для второй же группы часто выбираются в корне противоположные определения, которые описывают «сообщество», «общежитие» (как принцип сосуществования индивидуумов в системе), «общину». Таким образом, картина выходит следующая: роскошные виллы недвусмысленно превозносят за них изолирующие качества, в то время как жилье «для всех» предлагается ценить за какую-то идиллическую общинную жизнь.

Роскошные виллы недвусмысленно превозносят за них изолирующие качества, в то время как жилье «для всех» предлагается ценить за какую-то идиллическую общинную жизнь.

В качестве примера дифференцированного подхода можно привести жилой комплекс City Hyde Park на побережье озера Мичиган в Чикаго, спроектированный командой бюро Studio Gang Architects. Один из масштабных фасадов здания решен в виде ячеистой структуры с балконами, намеренно внедряющимися в «личное пространство» соседей. По уверениям авторов, такое решение призвано укрепить социализацию и усилить коммуникацию между соседями. Такое сложно представить в районах, застроенных частными виллами или в шикарных жилых комплексах, предназначенных для тех, кто располагает более внушительными финансовыми ресурсами. Давайте посмотрим на один из самых громких и дорогих жилых комплексов, который завершен в этом году. Это спроектированное Zaha Hadid Architects прямо над променадом High Line здание 520 West 28th Street, названное так по адресу его расположения в Нью-Йоркском Челси. Во всех описаниях комплекса подчеркиваются две его характеристики — роскошь и частность: «Посещаемость, комплекс является всеобъемлющим и exclusiveness («Для жильцов комплекс представляет собой воплощение прайвесы и эксклюзивности»). Неприкосновенность частной жизни обитателя фантастических апартаментов только подчеркивают прайсы — цены на недвижимость здесь стартуют от 5 млн долларов. Обратите внимание на решение фасадной сетки — изящные обводы балконов и лоджий гарантируют безопасность от соседского любопытства.

Стоит ли говорить, что прайвеси — вашу личную тайну, ваше право на уединение, гарантированное конституцией, — архитектура, одной из важнейших функций которой является защита, может игнорировать в отдельных случаях. Что происходит с архитекторами и почему с подобными предложениями соглашаются заказчики? И в конце концов, эта самая прайвеси— неотъемлемое право или привилегия, подкрепленная финансами? Попробуем разобраться.

Жилой комплекс City Hyde Park в Чикаго, Studio Gang Architects. Фасад здания решен в виде ячеистой структуры с балконами, намеренно внедряющимися в «личное пространство» соседей

Стена как метафора

Попробуйте начать рассуждение о прайвесах, не упоминая в своей речи стену. Ограждающая, защищающая, ограничивающая и очерчивающая вашу свободу, она выступает символом безопасности и автономии, а в других случаях — метафорой зависимости и рабства. Как бы то ни было, именно стена предлагает субстрат для познания и изучения ценности частной жизни и, собственно, прайвесы. В своих размышлениях роль отверстия в стене воспевала в начале XX в. немецкий социолог и философ Георг Зиммель: «Стена нет. Дверь говорит». Для Зиммеля дверь—обещание телесной свободы. Но всего через столетие на смену чаяниям о свободе физической придут медитации на тему совсем иных свобод — виртуальной и трансцендентной. Этот переход сделает уже не дверь, а окно и нишу в стене новыми фундаментальными пространственными метафорами, которые позволят выйти на новый уровень осознания транспарентности личности и частной жизни как политической ценности нового времени.

“Стена нет. Дверь говорит”

 

Георг Зиммель, социолог и философ

Георг Зиммель, социолог и философ

Транспарентность частной и общественной жизни сегодня — это сама суть современной архитектуры с ее прозрачностью и невесомостью, с ее тяготением к свету и воздуху во внутренних пространствах жилых домов и офисов. Окно сегодня— это сама стена, которая, по словам Андреа Мубы Бригенты, профессора социологии университета Тренто, стала частью технологического ансамбля городского публичного пространства, созданного для того, чтобы оптимизировать демонстрацию прохожих. имиджей». Теперь уже стены не молчат. Спустя сто лет после Зиммеля даже они обрели красноречие благодаря рекламе, граффити и ЖК-панелям. А что говорят в таком случае окна тем, кто в них заглядывает? И можем ли мы избежать этого взгляда, задернув шторы?

 

Окна, которые мы не выбираем

О том, какой скандал разразился после того, как стало известно об утечке данных Facebook и роли этой информации в манипуляциях британской компании Cambridge Analytica мнением избирателей по всему миру, написано уже много. И так много написано о связи технологии Больших данных с неотвратимым снижением приватности. В своем интервью для «Радио «Свобода» Михал Косински, бывший замдиректора Центра психометрии Кембриджского университета, а ныне доцент Стэнфордского университета США, рассказал о том, как разработана им и его коллегами по его психологии. . При этом она не просто описывает некоторые особенности характера, но способна вычислить его пол, сексуальную ориентацию, цвет кожи, политические взгляды и многое другое из того, что сам пользователь, вероятно, предпочел бы оставить при себе.

“Лучше озаботится тем, чтобы мир стал благоприятной средой для человека, лишенного приватности”

Михаил Косински, доцент Стэнфордского университета

Head On, инсталляция китайского художника Цая Гоцяна для персональной выставки в Музее Соломона Гуггенхайма в Берлине (2015 г.)

Отвечая на вопрос журналиста о потенциальной опасности этой системы, Косински говорит: «Знаете, я ученый, занимаюсь психометрикой, я не специалист в политике, демократии и свободе, но мне кажется, нам придется принять тот факт, что никакой конфиденциальности не останется. Вместо того чтобы ввязываться в очередную битву за конфиденциальность, следует признать, что уже проиграна война, и лучше озаботиться тем, чтобы мир стал благоприятной средой для человека, лишенного приватности».

Беат Ресслер, профессор этики Амстердамского университета

Профессор этики и ее истории Амстердамского университета Беате Ресслер в своей монографии «Ценность частного» подчеркивает, что граница частного и общественного условна и коренится отнюдь не в антропологических особенностях человека, а в социальных конвенциях. А значит, может меняться. При этом Ресслер выделяет три измерения прайвесы, рассматриваемые точки зрения закона,— локальную, связанную с принятием решений и информационную. Первый вид имеет отношение к физическому пространству, в котором обитает человек, отдыхает, может расслабиться и восстановится. Второй защищает саму личность, принимаемые ею решения аж до выбора церкви, политической привязанности или сексуальных практик. Третий же— информационная прайвеси— касается данных, создаваемых и хранимых субъектом, и его способности контролировать информацию о себе. Профессор убеждена и настаивает, что все три этих измерения «незаменимы, поскольку без них не могут быть реализованы существенные аспекты нашей свободы и автономии».

Экраны компьютеров и смартфонов — это те же окна, через которые в наши дома, лишая нас в частности, заглядывают лица, заинтересованные в контроле и оценке.

Уинстон Смит по дневнику, кадр из фильма «1984». Великобритания, 1984 г. Режиссер Майкл Рэдфорд

Экраны наших компьютеров и смартфонов— это те же окна, через которые в наши дома, лишая нас в частности, заглядывают лица, заинтересованные в контроле и оценке, то есть в осуществлении функций государства в современном мире. Что же в таком случае происходит прайвесы? Наряду с либералистским подходом, к последней капле крови защищающим нашу свободу и частность как основную ценность, появляются новые формы публичности и новые формы прайвесы, связанные с современной урбанистикой и порожденным ею новым дисциплинарным контекстом.

 

Окно Хичкока и ниша Оруэлла

Процесс изменения отношения к личному пространству и частной жизни легко проиллюстрировать с помощью уже упоминавшихся фундаментальных метафор окна и ниши. Это простые и даже примитивные конструктивные элементы искусственной среды, это части стены как защитного механизма, одновременно символизирующие убежище и возможность реализации телесной свободы. Давайте вспомним, как эти метафоры отразила массовая культура. Джордж Оруэлл опубликовал роман-антиутопию «1949» о глубоко структурированном мире Океании, в котором и власть, и любого рода удовольствия безраздельно принадлежат членам всесильной элитарной Внутренней партии. Главный герой романа Уинстон Смит, монументальное полотно страданий которого пишет Оруэлл, принадлежит к «срединной прослойке общества» — Внешней партии, еще ниже которой лежит бесправная и на первый взгляд серая масса пролов, пользующихся при этом » государства. Протагонистая антиутопия из всего этого кошмара выделяет счастливое архитектурное отклонение от стандарта— ниша в стене его в остальном абсолютно типичной бетонной квартире, которая когда-то предназначалась для книжных полок, случайно осталась незаделанной, а теперь , и альковом, где хранится «удивительно красивая вещь» — записная книжка, в которой Уинстон ведет дневник, совершая таким образом уголовно наказуемое преступление. Мы становимся свидетелями поразительного факта— дневник, акт творения посредством слова, порождает в глубинах затуманенного тоталитарной системой разума Смита зачатки критического мышления, вызывает в нем стремление к свободе и автономии и, наконец, толкает героя к сопротивлению, «товарищскому» надзору.

Дневник, акт творения посредством слова, порождает в глубинах разума Смита зачатки критического мышления

Гениальный режиссер «Окна во двор» делает базу для так называемого соседского дозора. На снимке Джеймс Стюарт в роли Джеффриса

Через пять лет после публикации «1984» на экраны кинотеатров выйдет «Окно во двор» Альфреда Хичкока, который также поднимет тему наблюдения за гражданами. Сквозь окно собственной квартиры в Нью-Йоркском районе Гринвич-Виллидж главный герой Джеффрис с почти преступным удовольствием шпионит за своими соседями. Бывший военный корреспондент, работающий для глянцевых журналов, он оказывается прикованным к инвалидному креслу. Джеффрис словно подменяет свою работу хладнокровного репортера-документалиста азартом любопытства к чужим тайнам, которые скрываются за внешним благообразием и порядочностью мелких буржуа.

Компус Apple Park, последний крупный проект Стива Джобса, спроектированный Норманом Фостером

Хичкок не только рисует портрет наблюдателя, но заставляет нас — зрителей — становиться чуть ли не соучастниками этой слежки, предлагая вместе с главным героем искать неопровержимые доказательства преступления, совершенного на экране. Историк и специалист в области медиа Анна Фридберг в своих работах по визуальной теории вводит понятие «мобилизованного віртуального взгляда», превращающего зрителя в зале из пассивного наблюдателя в активного участника событий. Этот парадокс объясняется намерением режиссера с помощью технических средств перестроить наш взгляд и забыть об эффективности и нереальности происходящего. Гигантский экран расширяет пространство, все вокруг в разы крупнее зрителя, фигуры на экране возвышаются над смотрящими. Психоаналитик и кинотеоретик Виктор Мазин подчеркивал: «Когда образ велик, ямал, и это интенсифицирует процесс киноидентификации».

Кристиан Диор: "Мои платья – эфемерные предметы архитектуры". На снимке – Грейс Келли в платье Dior, созданном для фильма «Окно во двор»

Здесь нельзя не вспомнить, что Фридберг подчеркивает влияние зрелищной культуры кино на видовищную культуру городских витрин, прозрачность стекла которых увлекает горожанина в умозрительную, мало контролируемую, созданную кем-то другим реальность потребления. Гениальный режиссер «Окна во двор» не только создает основу так называемого «соседского дозора» — того, что без малого 50 лет политический философ Джоди Дин в своей работе «Секрет публичности» назовет движением «Маленьких братьев», ничуть не . Хичкок при этом хладнокровно фиксирует процесс «доместикации», одомашнивания бывшего военного. Возлюбленная Джеффриса Лиза (ее играет Грейс Келли)— не только модель глянцевых журналов, но и подлинная икона общества потребления, чей портрет удачно подчеркнул Кристиан Диор роскошными туалетами в знаковом для этого периода стиле New Look. В трактовке Хичкока Лиза наглядно демонстрирует другое качество жизни оседлого полноправного горожанина по сравнению с «кочевыми» повадками холостого репортера — вместо скверной кофе и унылых бутербродов с ветчиной она сервирует Джефрису Радостью разделяет его увлеченность распутыванием детективного клубка Здесь проявляется вся сила особой американской потребительской культуры, в которой в одном котле сплавлен долг и удовольствие, война и мир, свобода и безопасность, частное и общественное.

 

«Нишевое» самосознание беллетристики и окно Мане

Английский и американский историк литературы Ян Уотт утверждает, что современный человек родился из беллетристики, которую в европейской культуре придумал средний класс в XVIII в. Дневник и эпистолярный жанр, выковавший китайскую и японскую культуры в раннем средневековье, всего каких-то 300 лет назад предоставил европейской буржуазии то внутреннее пространство для совершения акта глубокого самопознания, который мы можем наблюдать у оруэлловского Уинстона. Здесь важен тот факт, что сами практики письма и ведения дневниковых записей требуют уединения — они реализуются в тех самых защищенных пространствах альковов, позволяющих сосредоточиться на самосозерцании и саморазвитии. Отсюда лишь шаг к так называемому критическому мыслению и духовной раскрепощенности, позволяющих очертить ясные границы частного и общественного.

Дневник предоставил буржуазии внутреннее пространство для совершения акта самопознания, который мы наблюдаем у оруэлловского Уинстона Смита

Ян Уотт утверждает, что современный человек родился из беллетристики, которую в европейской культуре придумал средний класс в XVIII в.
На иллюстрации: Франсуа-Андре Венсан, портрет Пьер-Жан-Батиста Шудара, 1789 г.

Промышленная революция XIX века дала мощный импульс бурной урбанизации и результатировала целым букетом неизвестных до этого социальных нормативов в лиминальной области частного и публичного. Горожане из разных слоев общества в процессе товарного обмена или фланирования вдоль широких бульваров и набережных должны были получить новый кодекс поведения, который сформировался в виде особого «искусства осмотрительности» — светского навыка опущенного взгляда, смирения и видимого самопогружения. незнакомцев. Прославившая Мане «Олимпия» вызывала откровенную ненависть отнюдь не своей, казалось бы, бесстыдной наготой, но этим прямым и твердым взглядом в глаза зрителю сквозь раму, символизирующую окно в ее спальню. Этот дерзкий акт самопрезентации, возведенный художником в степень и вписанный им в уютный полумрак привычной буржуазной квартиры, предвосхитил открытый Зигмундом Фрейдом метод психологического разоблачения пациента на кушетке в тишине частных комнат для избавления от симптомов.

Эдуард Мане, «Олимпия», 1863 г. Дерзкий акт самопрезентации, возведенный художником в степень и вписанный в уютный полумрак.

Падение стены

Трансатлантический переход модернизма, родившегося в Старом Свете как течение, воспевающее красоту аскетизма, ознаменовал новую трактовку границ частного и общественного. Идеи американской демократии, свободы и процветания вытрясли из веймарского дизайна излишнюю спартанскую сдержанность и обвенчали идеи Баухауза с комфортом послевоенной жизни в Новом Свете. Восторженный ревизионистский взгляд супругов Чарльза и Рей Имзов помог привнести отражение их личного счастья в архитектуру домашней жизни процветающего среднего класса.

В «Окне во двор» мы воспринимали глухие жалюзы, появившиеся на окнах соседей Джеффриса и Лизы, как плотные покровы постыдной телесной тайны. Счастливый союз Имзов развязывает им руки настолько, что в их браке периметр светлого и радостного быта исключает всякий стыд. Лос-анджелесский дом пара— подлинный гимн падению стены! Они манифестируют свою лучащуюся сквозь почти отсутствующие, эфемерные контуры стеклянной коробки радость, словно утверждая: если кто-то и следит за нами извне, если это взгляд государства, то он означает теплый отеческий надзор, охраняющее присутствие, но не. В доме Имзов уже нет места тайному алькову.

Чарльз и Рэй Имзы в 1940-х гг.

Счастливый союз Имзов развязывает им руки настолько, что в их браке периметр светлого и радостного быта исключает всякий стыд.

Дом Чарльза и Рэй Имзов в пригороде Лос-Анджелеса был сконструирован в 1949 г. в рамках программы Case Study Houses, инициированной журналом Arts & Architecture

Еще дальше в этой подчеркнутой архитектурной самопрезентации пошел легендарный Людвиг Мис ван дер Роэ. Модернистские шедевры мастера принуждают обитателей его стеклянных шкатулок примерять роль Олимпии Мане, с бесстыдной откровенностью принимая взгляды снаружи и с той же смелостью возвращать «мобилизованный виртуальный взгляд» обратно. Здесь совершенно очевидной становится экспансия частного пространства за исчезающие стены дома— частным теперь видится и внутренний двор, и сад, которые сообщаются с распахнутой наружу открытой планировкой интерьеров. Это взаимопроникновение и делает постройки ван дер Роэ почти невыносимо чувственными. Транспарентность и постприватность американского модернизма в результате обретают статус самодовлеющих архитектурных ценностей свободного демократического общества.

Шедевры Ван дер Роэ принуждают обитателей примерять роль Олимпии Мане, с бесстыдной откровенностью принимая взгляды снаружи и с той же смелостью возвращая их обратно.

Мыс ван дер Роэ с макетом Краун-холла, Чикаго, 1955г.

Новая медиаэкология

Политический философ Джоди Дин, которую мы уже упоминали в контексте надзирающих «Маленьких братьев», как-то назвала Дональда Трампа «президентом из Твиттера», появление которого стало возможным в рамках реализации описанной Дин концепции «коммуникативного капитализма», когда менее важна, чем его меновая стоимость. В одном из интервью Джоди объясняет это так: «Мой друг работает в компании Google. Так вот знаете, что там выяснили? Это было еще во время выборов… Они выяснили, что ложь распространяется быстрее правды. Частично потому, что находятся люди, которые массово бросаются опровергать ложную информацию, что моментально порождает двойную волну циркуляции ложи».

Джоды Дин, политический философ

"Публичность - это то, чего мы не можем избежать"

 

Джоды Дин, политический философ

Таким образом, правда о вас и ваши прайвесы так же падают в цене. «Публичность — это то, чего мы не можем избежать, — говорит Дин, — она пачкает все и заставляет демократию коллапсировать до состояния банальной циркуляции лозунгов, мемов и образов». Жиль Делез в своей работе «Общество контроля. Post Scriptum». Он утверждает, что на смену дисциплинарным обществам, непрестанно продуцирующим глухие стены пространств изоляции (тут он приводит реплику героины фильма Росселлины «Европа '51», которая восклицает при виде рабочих на заводе: «Я!» общество контроля, основной механизм которого позволяет получить сведения о положении каждого элемента в открытом пространстве в любой момент времени.

"Стеклянный офис" компании Soho China в Пекине. Дизайн: Aim Architecture, 2013 г.

В таких системах важны уже не ограничивающие стены, а учитывающие это порталы-мембраны. То же «говорящие» двери Георга Зиммеля. Построенный как-то незаметно для нас самих коммуникативный капитализм мягко подталкивает нас к неслышанному уровню прозрачности в каждом из аспектов нашего существования, сужая ареал конфиденциальности к скудной, к маленькой и неуютной нише. Все остальное — публично.

 

/Опубликовано в #02 томе Pragmatika, июнь 2018/