Expert opinion. Кирилл Степанец: Тренд на urban exploration не спасет старые дома

Что такое urban exploration, насколько этот тренд развит в Украине и почему ностальгическая симпатия горожан к разрушающемуся наследию еще не означает, что общество готово выделить ресурсы на его восстановление? Контраверсионное мнение о будущем исторических архитектурных артефактов — в интервью с киевским экскурсоводом и городским исследователем Кириллом Степанцем, опубликованном в нашем февральском довоенном томе PRAGMATIKA.MEDIA.

Комментарий Кирилла Степанця к материалу “По лезвию тренда. Как города и люди обращают глобальные проблемы во благо».

 

PRAGMATIKA.MEDIA: Можно ли утверждать, что в Украине есть субкультура urban exploration — городских исследователей — и уже сформировался соответствующий тренд?

Кирилл Степанец: Да, конечно, это сообщество — часть мирового тренда — есть в Украине. У нас она не так многочисленна, но разнообразнее. Например, мы называем людей, которые спускаются под землю, диггерами, а на Западе этот термин никто не использует, и когда ты говоришь I am adigger, то на тебя смотрят с удивлением. Нет и понятия «руфер».

Все это называется urban exploration. На Западе эта субкультура очень развита и охватывает людей всех возрастов, то есть это не является прерогативой подростков, ищущих экстрима. Городских исследователей очень много по всему миру, они пишут книги, снимают фильмы. Блоги — само собой, это уже явление тривиальное.

Кирилл Степанец, городской исследователь, экскурсовод

P.M.: Если я правильно понимаю, неотъемлемым элементом привлечения людей является определенная интрига: вы не проводите экскурсий по очевидным локациям, вы показываете скрытую часть города. Как много проводников, подобных вам, есть в Украине?

К.С.: Достаточно много, даже больше, чем хотелось бы. Популяризация имеет как положительные стороны, так и отрицательные. Что такое urban exploration? Прежде всего это проникновение в места, недоступные для общей массы. Например, на территорию какого-то завода, и хотя он закрыт и уже не работает, однако охраняется. И вот залез один человек, выложил фото, и все рванули через забор на эту закрытую территорию. И место потеряло свое обаяние.

Есть также этическая проблема: многие люди начинают заниматься исследованиями ради интереса и эмоциональной подпитки, а затем им приходит в голову, что на этом можно заработать. Во времена моей юности, когда я ни о чем другом не думал, только о том, чтобы куда-то залезть, мы могли вытащить и продать пару гнилых противогазов. А теперь наши последователи охотятся за металлом, стройматериалами, могут нарушить конструкцию зданий — словом, пытаются заработать.

P.M.: Насколько велик фонд заброшенных зданий и сооружений и можно ли его считать своеобразным резервом для развития городов?

К.С.: Можно воспринимать его скорее как имущественный и культурный резерв или как резервное место. Снесли — построили новое. Понятно, что все полуразрушенные дома можно восстановить, но у нас сложилась традиция сносить.

P.M.: Как вы считаете, почему в нашем обществе не сформировалось понимание ценности аутентичных зданий и артефактов?

К.С.: Спрос рождает предложение. Обществу не нужен этот кластер. Население Киева очень неоднородно. Чтобы сформировалась определенная городская культура, нужен высокий процент урбанизированного населения, когда несколько поколений прожили в одном городе.

А нас население крупных городов растет за счет внутренней миграции из маленьких поселков, эти люди не избалованы и не очень требовательны по эстетике. Их вряд ли порадуют руины, им гораздо больше нравится какая-то яркая реклама. Пока мы не доросли до понимания ситуации, но не исключаю, что пройдет лет десять и что-то изменится.

P.M.: У вас часто появляются идеи, что вот то или иное здание или объект можно было прекрасно приспособить под кофейню, общественный центр, жилье и т.д.?

К.С.: Нет, совершенно. Когда-то в Киеве существовала практика сквотов — несанкционированного заселения. Но это мне не близко. Мне нравятся наши объекты в состоянии запущенности, такие, каковы они сейчас. И идея о том, чтобы дать руинам вторую жизнь, мне не близка.

P.M.: Но ведь очевидно, что время и равнодушие способны разрушить самые крепкие камни, и рано или поздно старинные стены упадут?

К.С.: Я часто читаю под моими фотографиями в блоге комментарии людей, которые расстроены плачевным состоянием того или иного здания. Они сокрушаются: «Погубили красоту!». Но погодите, мало ли красивых домов вокруг, какие цели и невредимы? Нужно, чтобы были и разрушены.

P.M.: Какой из украинских городов максимально насыщен заброшенной архитектурой и артефактами?

К.С.: У нас в стране больших городов всего штук пять, остальные — это скорее городки. Поэтому, конечно, столица наиболее интересна в этом плане. И ошибочно считать, что только в Украине много разрушенных зданий. В Европе тоже немало заброшенных сооружений. Недавно я путешествовал по Италии, и под Миланом обнаружил невероятных размеров заброшенный больничный комплекс, где среди корпусов стоит костел с разрисованными стенами и разбитыми витражами. Все заброшено, засорено.

Или городок Льеж под Брюсселем: там я видел огромный костел, который по размеру больше нашего Николаевского. Он стоит с забитыми оконными проемами, а внутри — птичий помет на старинном органе. Поэтому умирание и разрушение архитектуры — это общемировая тенденция, и наивно считать, что тренд на urban exploration что-то изменит.

Конечно, есть еще одна причина, пожалуй, главная: коммерческая. Реставрация и реновация старых зданий не позволяет в разы увеличить количество квадратных метров, которые можно выгодно продать. Одно дело — малоэтажный старинный дом, а другое — 20-этажный бизнес-центр, который можно построить на его месте. Конечно, есть разница!

P.M.: Вам кажется, что подобное изменение архитектурных слоев — это естественный цикл?

К.С.: Так, как жизнь и смерть. Возможно, я в детстве слишком воодушевился фильмом Тарковского и образом заброшенной таинственной Зоны.

P.M.: В это время в Таллинне на месте заброшенных промышленных территорий, где снимали «Сталкер», появился модный район Rotermann City, архитекторы которого смогли найти баланс между сохранением старого и новой архитектурой.

К.С.: Интересно, я там еще не был.

P.M.: Люди на ваших экскурсиях интересуются собственно архитектурой?

К.С.: Я не перегружаю людей рассказами об архитектурных деталях, а стараюсь показывать им город во всех его проявлениях: не только безлюдные руины, но оживленные колоритные места в центре. Хорошая экскурсия — это компиляция. Чтобы угодить широкой аудитории, необходимо иметь знания о месте и местности, о малоизвестных фактах. Также нужна история от себя и рассказа о людях. Только по Киеву в меня больше сотни маршрутов, разработанных лично, но я не сказал, что мои экскурсии можно назвать «архитектурными».

P.M.: Справедливо ли называть застройку Киева хаотической?

К.С.: Да, это полная эклектика, винегрет стилей. Раньше мне это не нравилось, потом я смирился и даже начал находить в этом позитив. Когда я путешествую по Европе, то замечаю, что меня больше «цепляют» уже не старинные здания, а современная архитектура, в частности небоскребы. Возможно, это какой-то синдром провинциала, поскольку Киев моего детства, конца 80-х — начала 90-х годов ХХ века, был довольно провинциальным городом.

Но в последнее время я переосмыслил свое восприятие новой архитектуры. Несмотря на то, что я, как и раньше, люблю старину, я считаю, что мои симпатии должны коррелировать с интересами общества, а в обществе есть запрос на строительство высотных зданий и активное ведение бизнеса. Это показатель, что люди имеют деньги, и это уже хорошо.

 

 

Читайте также

Александр Столовой: Архитектура – ​​это тоже об эксперименте

Николай Коцюруба: Прослеживается очевидный тренд по улучшению качества девелоперских проектов в условиях конкуренции

Николай Чепелев: Все, что нам остается — копипаст и карго-культ