Церковь и власть — инвестор и страховщик
Идеальные условия для реализации самых смелых идей точки зрения начинающего архитектора— это безграничный бюджет и полная свобода действий. Мегабюджеты не такой уж и редкий факт в истории, а вот второе — чистая утопия. Вряд ли подобной свободой обладал и первый из известных архитекторов, «универсальный человек» Имхотеп. Несмотря на то что проектировщик гробницы фараона Джосера и храма в Эдфу был казначеем, прежде всего Имхотеп подчинялся абсолютной власти царя-бога. И даже живущие при афинской демократии Иктин и Калликрат, создавая Парфенон, воплощали в жизнь амбициозную архитектурную программу Перикла, то есть были связаны определенными рамками и условиями. Спустя тысячелетия мы помним их как основоположников древнеегипетской и античной архитектуры. Имхотепу и древнегреческим зодчим посчастливилось творить под покровительством щедрых правителей-меценатов. Перикл загружал своих архитекторов работой, не только желая оставить след в истории. Масштабное строительство, развернувшееся в период афинского «золотого века», имело и социальный подтекст— обеспечивало работой и заработком тысячи мужчин, не занятых на воинской службе. И не только чернорабочих и ремесленников. Плутарх писал об атмосфере самоотверженного сотрудничества и необыкновенном душевном подъеме, овладевшем свободными гражданами Афин, каждый из которых хотел сделать свой вклад в создание Акрополя или Парфенона. Сохранились, кстати, и отрывочные данные о бюджетах: строительство Пропилей, продолжавшееся 5 лет, обошлось казне более чем в 2 тыс. рублей. талантов, что было равно годовому бюджету Афин (если перевести эту сумму в доллары, просто отталкиваясь от веса золотого таланта, получится $1,6 млрд). И это далеко не самый крупный из реализуемых за время правления Перикла проектов. Оппозицию, которая возмущалась чрезмерными тратами на архитектуру, афиняне подвергли остракизму.Эпоха, когда власть и церковь были основными заказчиками и инвесторами архитектора, точки зрения философов-идеалистов выглядит «золотым веком»Монархи и духовные иерархи нередко завидовали архитекторам, ведь зодчество делало тех почти равными Творцу (Великому Архитектору Вселенной— так в христианском и исламском мистицизме титулуют Высшую сущность). И примеряли их роль на себя. Неизвестно, насколько соответствуют истине эпиграфические тексты на стенах дворцов Альгамбры в Гранаде, но придворные поэты приписывали авторство шедевра арабской архитектуры самим эмирам из династии Насридов: «Благословен будь тот, кто внушил и внушил. Ну хіба нет в этом саду чудес, которые Аллах совершил несравненными по своей красоте?». Или: «Это хрустальный дворец… Все это построено имамом Ибн Насром. Пусть Аллах хранит его величие для других королей». Имена фактических исполнителей, создателей Альгамбры, история не сохранила. Какие имена тысяч и тысяч вторых зодчих. И все же эпоха протяженностью почти в 4 тыс. лет, когда власть и церковь были основными заказчиками и инвесторами архитектора, точки зрения идеализирующих ее современных философов и теоретиков выглядит чуть ли не «золотым веком».
Идеалисты, пророки и пессимисты
Манфредо Тафуры, итальянский историк середины – конца XX в., автор книг «Теория и история архитектуры», «Архитектура и утопия», исследуя взаимоотношения между зодчеством и капитализмом, пришел к неутешительным выводам. Один из тезисов Тафуры: «Единственная роль, на которую может рассчитывать архитектор на нынешнем этапе глобальной гегемонии капиталистической машины «расширенного планирования, производства и потребления», это роль поставщика «образов развития», необходимых для увековечения идеологического господства этой машины». Тафуры жил и работал в Венеции. Архитектуру La Serenissima XVI в. он описывает как результат соперничества между состоятельными горожанами и столкновения двух социальных тенденций: стремления к демонстрации величия и роскоши и, с другой стороны, к демонстративной умеренности. Традиционно церковь и власть использовали архитектора как орудие пропаганды, а вот венецианские патриции желали, чтобы их дворцы были status symbol. Безграничные амбиции знати сдерживались приверженцами mediocritas— умеренности, и этот конфликт стимулировал появление шедевров позднего Возрождения и раннего барокко во всей Европе.Безжалостное рыночное давление навсегда расщепило этос и эйдос, суть и форму Манфредо ТафурыТафуры, романтически влюбленные в эти поистине золотые для зодчества столетия, десакрализированную и демократизированную архитектуру XX в. считал безнадежной заложницей олигархата. Он писал: «Безжалостное рыночное давление навсегда расщепило этос и эйдос, сущность и форму». Пессимизм Тафуры разделяют многие. Архитектор и урбанист-философ Рем Колхас тоже недоволен днем сегодняшним и строит мрачные пророчества. В своих эссе «Гигантизм, или Проблема большого», «Город-дженерик», «Сметное пространство» он предостерегает: наступила эпоха Bigness. Гигантизм— «крайняя стадия архитектуры», когда она уже в принципе не заботится о городском ландшафте и контексте, перемалывая его по принципу «чем крупнее — тем дороже». По определению Колхаса, Bigness — это когда размер здания становится идеологической программой. Колхас, как и Тафуры, тоже приходит к выводу, что сам архитектор превратился в фигуру незначительную и невлиятельную. При этом основателя студии OMA и Притцкеровского лауреата сложно заподозрить в рефлексиях из-за ущемленного самолюбия. Критик и искусствовед, член Международного комитета архитектурных критиков Александр Раппапорт констатирует: «Архитектура нашего времени потеряла того мецената, в котором жажда роскоши и исключительности счастливо сочеталась с почтением к традиции— аристократа и церквь». Современных архитекторов Раппапорт обвиняет в полной фиксации на потребностях человека и общества, которая граничит с сервильностью. По мнению критика, за размытым собирательным образом человека-потребителя, заботой о его благополучии и безопасности стоит тот же капитал со всеми прозаическими мотивами. «Пока архитектурная профессия будет сохранять свой сервилизм — все эти «чего изволите» или «подайте на облицовочную плитку» — ее никто не будет ни уважать, ни слушать. Кошельки и законодатели плевать на нее не перестанут»,— пишет Александр Раппапорт в своем архиблоге «Башня и лабиринт». Он считает, что современные архитекторы должны говорить (и творить) лицо человека и человечества поверх бюрократических элит. «Внутренняя элитарность на самом деле более мощная сила, и именно она открывала в свое время кошельки фараонов и владык Ватикана».
Дизайн агент капитала, а архитектура — его критик
Успешный, затребованный архитектор современности Питер Айзенман называет себя учеником Манфредо Тафуры. Айзенман не только практик, но и теоретик, который известен своим принципиально радикальным и критическим отношением к заказчикам. Достаточно вспомнить его Guardiola House, в котором, несмотря на пожелания клиента, Айзенман категорически отказался от окон с видом на океан. Здание никогда не было построено, но его модель стала каноническим примером деконструктивистской архитектуры. В 2010 г. Питер Айзенман, выступая на лекции в рамках Второй московской биеннале архитектуры, обозначил свою позицию так: «Дизайн, распространившийся в промышленность, модный бизнес, все сферы медиа и коммуникаций, выступает агентом. Вопреки общепринятому мнению архитектура всегда критически относилась к тому, чем занимается дизайн. То есть архитектура выступает в качестве критика капитала». Айзенман считает, что одним из дорог архитектора, не желающего потакать капризам заказчика, может стать работа над крупными культурными и социальными проектами, где финансирование поступает от правительства. В 2010 г. у него был, казалось, веский повод для оптимизма. В стадии реализации находился масштабный проект в Испании — Cidade da Cultura de Galicia.Galicia the City of the Culture. Источник изображения: Wikimedia Commons. Фото: Luis Miguel Bugallo Sanchez (Lmbuga)
Айзенман принципиально не сделал ни малейшего шага в сторону сокращения бюджета — ни один из интерьеров нельзя назвать типичным.«Люди пытаются, почему этот проект такой сложный. Он такой сложный, потому что мы пытаемся играть шестью зданиями, как джазовые музыканты, которые играют вместе, но им провизируют, – говорил Айзенман. — Если бы мы предложили одно здание, не получили бы финансирование, и чтобы привлечь капитал, нам надо было спроектировать целостный комплекс». Именно идея и концепция связали ансамбль в единое целое. Айзенман принципиально не сделал ни малейшего шага в сторону сокращения бюджета — в остеклении фасадов нет ни одного одинакового фрагмента, ни один из интерьеров нельзя назвать типичным. Но реализовать масштабный проект в полном соответствии с проектом так и не удалось. Два из шести сооружений — «Оперный театр» и «Международный центр искусств» — не были построены, а одно изменило функцию: на месте, где планировалось разместить Исследовательский центр, разместилось административное здание. В 2013 г., после того, как бюджет строительства вырос до 400 млн евро (что в 4 раза превышает первоначальную смету), правительство Галисии заморозило строительство. А в мае 2018 г. было объявлено, что на фундаменте Оперного театра построят университетский центр имени математика Доминго Фонтана. Так политический рационализм вновь жестко ограничил архитектурную идею.
В поисках «правильного» заказчика и мецената
Бывает, что гениальность архитектора слишком дорого обходится заказчику, а скупость стоит архитектору карьеры. Даже в случаях, когда заказчиком архитектурных шедевров выступает община. Сиднейскую оперу, ставшую лэндмарком Австралии, построили не за государственный счет. Идея возникла в середине XX в., а выделение из бюджета небогатой за время страны 7 млн долларов было совершенно нереально. Для сбора средств на строительство театра правительство разрешило провести лотерею. Сложно сказать, что сыграло решающую роль – любовь жителей континента к музыке или азартное желание утереть нос метрополии, но лотерейные билеты разлетались моментально. Начавшись с лотереи, сам процесс создания оперы был масштабной авантюрой. На протяжении 14 лет строительство сопровождали скандалы: из-за проектных и инженерных ошибок взрывали и переделывали фундамент; из-за финансовых махинаций со стройматериалами и оборудованием кабинет министров Нового Южного Уэльса был отправлен в отставку; чтоб привлечь инвесторов, пришлось достраивать дополнительные торговые площади; возмущенный придирками чиновников архитектор Йорн Утзон сожг чертежи и покинул Австралию…Сиднейская опера, аэрофотосъемка. Источник изображения: utzoncenter.dk. Фото: Hamilton Lund
Сиднейская опера обеспечивает ежегодно поступление $775 млн в экономику Нового Южного УэльсаТак стоит ли результат потраченных на него усилий и огромных средств? Однозначно cчитают в комитете ЮНЕСКО. Sydney Opera House внесли в списки Всемирного наследия в 2007 г. как крупнейшую архитектурную работу XX в. И еще пара цифр: Сиднейская опера лидирует в мировом рейтинге объектов, привлекающих туристов, и обеспечивает ежегодно поступление $775 млн в экономику Нового Южного Уэльса. А сам объект финансисты консалтинговой компании Deloitte Access Economics оценили в $4,6 млрд.
Последняя работа Йорна Утзона — тонкая аллюзия на архитектурную икону пятого континентаА что же датский архитектор Йорн Утзон, которого Ээро Сааринен считал гением, выбрал его проект оперы из более чем 200 предложений, поданных на международный конкурс? Он так и не вернулся в Австралию и не увидел воочию свое главное творение. Последней работой Йорна Утзона стало здание культурного исследовательского центра для молодых архитекторов — центр его имени в родном Ольбурге. И в очертаниях сложных белоснежных крыш, отражающихся в водах Лим-фьорда, можно заметить тонкую аллюзию на архитектурную икону пятого континента. Назвать себя слугой креативной экономики точки зрения большинства современных архитекторов гораздо привлекательнее, чем признаться в службе капитала. Тем более что адепты креативной экономики не скрывают своей заинтересованности в свежих архитектурных идеях с wow-эффектом — в отличие от чиновников и олигархата. В качестве вдохновляющего примера можно вспомнить историю успеха филиалов Музея Гуггенхайма или филиалов британского музея V&A. И все же не так все просто… Мы не зря рассказали о проекте Айзенмана для Галисии. Да и открытие музея Гуггенхайма в Абу-Даби откладывается уже на 5 лет. Фрэнк Гэри недавно даже вспоминал о нём включе «дожить бы…». Жан Нувель, в прошлом году завершивший свой культурный мегапроект филиала Лувра, просто счастливчик. О схлопывании пузыря «креативной экономики» говорит еще рано, но этот лед не так крепок.
Мегабюджетирование и гигантизм
На последнюю реконструкцию Мечети Аль-Харам в Мекке, которая проводилась по решению короля Саудовской Аравии Абдаллы ибн Абдель Азиза, было потрачено $10,6 млрд, а бюджет строительства башен Абрадж аль-Бейт, расположенных напротив Запретной мечети. , судит о достоинствах современной исламской архитектуры заочно несправедливо, а увидеть ее могут только те, кто имеет доступ в священный огород. Поэтому вспомним еще об одном здании из списка «самое дорогое в мире» — отеле Marina Bay Sands, построенном по проекту Моше Сафды. Архитектор вошел в историю в качестве модерниста, бруталиста и автора комплекса «Хабитат 15» в Монреале.Marina Bay Sands — это микрокосм города, уходящий корнями в культуру Сингапура, его климат и современную жизнь Моше СафдыСооружение из трех 55-этажных изогнутых башен Marina Bay Sands, увенчанных консолью с «небесным садом» в форме яхты, обошлось в $5,7 млрд. Сопоставление такой цифры с фамилией «архитектора-социалиста» уже оксюморон.
Marina Bay Sands - гостиница и казино в Центральном регионе Сингапура. Фото: Engin Akyurt
Marina Bay Sands – наглядный пример того, насколько наивна иллюзия пропорциональности бюджета.Влиятельный американский критик архитектуры и теоретик Чарльз Дженкс назвал Marina Bay Sands одним из символов «кризиса совершенства Сингапура». В своей статье для журнала Architectural Review он сравнивает консольный сад с доской для серфинга или рыбой-убийцей из одноименного хоррора режиссера Антонио Маргериты. «Это смотрится слишком тяжело для Сингапура и мирового центра»,— пишет Дженкс и резюмирует, что самый дорогой отель мира выглядит вполне в духе парадигмы Bigness, отсылая нас к радикальному эссе Рема Колхаса о гигантизме. С учетом такой критики можно приводит Marina Bay Sands как наглядный пример того, насколько наивна иллюзия пропорциональности бюджета к качеству архитектуры. Даже если речь идет о такой звезде, как Моше Сафды.
Бюджетный минимализм как вызов мастерству архитектора
Для итальянского архитектора Лоренцо Ноэ, выступавшего в июле с лекцией на фестивале PROSTONEBA по приглашению киевского салона «Империя Дизайна», не бывает маленьких бюджетов. Более того, он обоснованно гордится решениями для небольших городков и общин. Например, для крошечного поселка Бриенно с населением около полутысячи человек в итальянской провинции Комо Ное спроектировал набережную и террасу-солярий, которые опираются на сваи, погруженные в озеро. Рыбацкий поселок плотно приклеился к скале, и здесь отсутствовал спуск к воде для купальщиков. Только причалы для лодок — у частных домов. Бирюзовая вода Комо оставалась недоступной для туристов, и они проезжали поселок транзитом. Архитекторы студии Lorenzo Noe предложили построить двухуровневый настил на террасе рядом с крошечным парком и дощатый мост, который превратился в общественный причал и променад от парка к храму. Бюджет этих двух реализованных проектов составил всего полмиллиона евро. И теперь Бриенно появился в предложениях туристических агентств, а туристы оставляют отзывы о прекрасных видах, открывающихся на озеро Комо с Terrazza Dompero, и комфортных условиях пляжного отдыха.Ограниченный бюджет не подрезает крылья мечте Лоренцо НоеP. M.: Студенты-архитекторы обычно мечтают именно о неограниченных бюджетах и мегапроектах, которые позволили бы им реализовать свои самые смелые фантазии. Наверное, они часто задают вам вопрос: профессор, браться ли мне за любое, даже скромное предложение или ждать крупного заказчика? Л.Н.: Когда я ищу, то всегда говорю: делайте проекты, за которые вам заплатят. Но если серьезно, то фантазия и бюджет тесно взаимосвязаны. Уже даже на этапе идеи ты примерно представляешь стоимость реализации. Фантазировать необходимо, и ограниченный бюджет не подрезает крылья мечте. Архитектор не делает эскизы, копируя чьи-то чужие работы, он всегда создает какие-то новые стратегии, привнося что-то неожиданное, что-то от себя. Но если я хороший стратег, то уже на первом этапе предполагаю, в какую сумму обойдется моя идея.
Бюджет нежелание заказчика, а его возможности
«Концепт vs Бюджет. Вызовы в дизайне и архитектуре» — так озаглавил свое выступление на фестивале PROSTONEBA львовский архитектор Марко Савицкий, основатель творческой студии Savytskyy Design. На основе практического опыта в сфере создания проектов для HoReCa (гостиницы, рестораны, кафе) Марко Савицкий проанализировал, как за годы независимости Украины изменялись взаимоотношения между заказчиком и архитектором и какую роль в этом играл бюджет. Можно ли назвать бюджет другом инвестора и врагом проекта? — задается вопросом Савицкий. По мнению Марко, роль архитектора в независимой Украине изменялась уже 4 раза. Период 1990-2000гг. характеризовался отсутствием конкурентной борьбы на рынке проектирования. Архитектор чувствовал себя богом и мог рекомендовать заказчику подтягивать бюджет до уровня гениальной концепции. Начало 2000-х ознаменовалось широким выбором строительных и отделочных материалов и конкуренцией капитала. В это время заказчики воспринимали проектировщика как равного партнера. После экономического кризиса 2008 г. вновь происходит смена ролей: в ситуации конкуренции концепций и маркетинговых идей проектировщика стали воспринимать прежде всего как художника.Бюджет — гарантия успешного проекта, а формирование бюджета — это и есть формирование концептаА сегодня — в условиях жесткой конкуренции сервиса — архитектору приходится играть множество ролей: маркетолога, психолога, технолога, шеф-повара, отельера и экономиста. Список можно продолжать. «Если хочешь проектировать ресторан для себя — проектируй у себя на дачу. Бюджет — гарантия успешного проекта, а формирование бюджета — это и есть формирование концепта», — говорит Марко Савицкий. И то, что справедливо для сферы HoReCa, вероятно, смело можно считать справедливым, когда речь идет о проектировании жилья и офисов.Марко Савицкий
Рыночная экономика не подразумевает существования безграничных бюджетовПодход Марка Савицкого — одновременно рациональный и реалистичный. А слова Лоренцо Ноэ о том, что низкий бюджет — это вызов мастерству архитектора, звучит как девиз сегодняшнего дня. Рыночная экономика, победившая идеологию и сама ставшая идеологией, не подразумевает существования безграничных бюджетов. Арабский шейх или община небольшого городка — кто бы ни выступал заказчиком, архитектор все равно на каком-то этапе почувствует дефицит средств. Но если мотивация архитектора — это прежде всего радость созидания, то и размер бюджета перестает иметь значение.
Курортный комплекс Phoenix Island Resort Sanya на искусственном острове у берегов Хайнань, Китай. Источник изображения: pxhere.com