Через 50 лет здесь захотят жить все. Урок оптимизма от Анны Бондарь

О страхах, которые мешают нам меняться и изменять к лучшему наши города, о мигрантах, которых мы должны быть готовы принять, чтобы выжить самим, о неизбежности наступления счастливого завтра для городов нашей страны — интервью с заслуженным архитектором Украины, искусствоведом Анной Бондарь получилось разноплановым и разнообразным. Кстати, мы затронули и тему архитектурного разнообразия.

Анна Бондарь обладает профессиональным багажом знаний архитектора, искусствоведа и уникальным опытом работы в формальной системе планирования, координации с системой неформальной урбанистики. Все это позволяет ей делать оптимистические прогнозы, опровергая библейское «многие знания — многие печали».

Анна Бондарь

PRAGMATIKA.MEDIA: Авторы аналитического отчета «Мiста 2030. Модернiзуйся або вимирай» обозначили главные вызовы, которые сегодня стоят перед нами, — их немало, только вы перечислили 13. Нам есть на что опираться для того, чтобы принимать эти вызовы, какая‑то отправная точка для движения вперед?

Анна Бондарь: Самое главное основание для оптимизма, которое у нас есть сегодня, — активные жители. Это то, чего раньше не было. Говоря это, опираюсь на личный опыт. Я работала в Департаменте градостроительства и архитектуры Киевской горгосадминистрации и хорошо помню, что, инициируя какие‑то крупные проекты — разработку Стратегии Киева, проект «Киев самобытный», реабилитацию исторической среды на Подоле, — мы пытались вовлечь жителей в дискуссию.

Но в то время у нас отсутствовала практика публичных обсуждений. Максимум — общение в Facebook, которое, как только начинался конструктив, легко прерывалось популистским высказыванием и на этом все заканчивалось… В 2014 г., сразу после Майдана, Департамент буквально начали штурмовать люди, которые хотели что‑то сделать для города. Они приходили с конкретными предложениями, касающимися в основном благоустройства, улучшения среды. Приходили группами, по отдельности — молодые архитекторы, простые жители… С этого началось создание парка «Наталка». В апреле 2014 г. к нам пришли жители с ультиматумом: «Давайте уволим главу РДА!». Я спросила: «А что же на самом деле вы хотите?». Оказалось, люди давно мечтают о красивом общественном парке на Оболонской набережной. Тот вечер в департаменте определил вектор движения. В результате обсуждений за круглым столом в Киеве появилось красивейшее место: основную работу сделали жители, а потом подключилась и городская власть.

К сожалению, политики как городского, областного, так и национального уровня очень боятся жителей

Несмотря на определенное выгорание (общественную активность сложно совмещать с обычной жизнью), в целом тенденция очень хорошая. Активистов много, в их ряды добавляются молодые специалисты, архитекторы, студенты, которые не воспринимают город как площадку для удовлетворения собственных амбиций, подобно некоторым архитекторам старшего поколения. Сейчас студенты КИСИ, где, кстати, учится и моя дочь, уже совсем по‑иному реагируют на идеи прежде всего с подхода «ну так надо же все обсудить!». И сами жители становятся более образованными, они уже разбираются в законодательстве, в основах планирования, их идеи и желания теперь выходят за рамки «я хочу поставить лавочку». Мне кажется, наши люди — это залог успеха.

В 2017 г. мы были в Гамбурге на Конгрессе западноевропейских городов, посвященном 10‑летию принятия Лейпцигской хартии устойчивого развития города. Там обсуждали, как реализуется хартия, надо ли вносить какие‑то правки, корректировки. И я участвовала в панельной дискуссии мэров западноевропейских городов. Мне было немного страшно, потому что это мероприятие очень высокого уровня. И на вопрос ведущего «А как вы вовлекаете жителей в процесс?» я ответила, что мы не вовлекаем, они сами массово приходят… А ведь на самом деле механизмов вовлечения много, и они активно используются чиновниками в Европе. Но у нас они юридически не закреплены, у нас очень слабое законодательство в этом вопросе. И, к сожалению, политики как городского, областного, так и национального уровня очень боятся жителей.

Киев, Подол. Фото: Андрей Ветошкин

P.M.: Но с чем связан этот страх?

А. Б.: Рассуждают так: например, в Киеве живет 10 % электората. Дать им голос — это же страшно… А ведь бояться не надо, надо начать разговаривать. Но именно по причине этого страха на законодательном уровне любая инициатива, которая связана с улучшением процедур обсуждения, общественных слушаний, вовлечения жителей, не проходит — ее просто не принимают.

P.M.: Как же понимание того, что чиновничий аппарат должен прислушиваться к мнению жителей, коррелирует с такими болезненными ситуациями, как, к примеру, история с раскопками на Почтовой площади? Звучат призывы, что жители должны активнее участвовать в городском планировании, но как только люди высказывают свои пожелания, реакция со стороны городской власти достаточно сдержанная, и это еще мягко говоря…

А. Б.: Вы сейчас привели пример наиболее конфликтного проекта и, конечно, наиболее болезненного. В этом проекте основная проблема — полное отсутствие коммуникации со стороны городской власти, они просто ни с кем не разговаривают. Только недавно процесс сдвинулся — появились какие‑то публикации, администрация начала реагировать на решения Киевсовета, готовить какие‑то правки к договору. Но это все буквально в последний месяц. А весь предыдущий год никто из КГГА особо не общался с людьми, даже с девелопером не разговаривал.

P.M.: Страусиная политика — спрячемся и переждем?

А. Б.: Сейчас переждать уже не получится, ведь девелопер потерял столько денег, что неизбежно начнутся поиски виновных. И городу придется отчитываться, поэтому чиновники начали демонстрировать, что они хотя бы что‑то делают. На самом деле все, извините, очень меркантильно.

Вид на Подол со стороны Владимирского спуска. Фото: Андрей Ветошкин

P.M.: Есть ли свет в конце туннеля? И с чем это может быть связано — с какими‑то изменениями политических позиций или переменами в головах?

А. Б.: Конечно, есть уверенность в переменах, для чего имеются все основания. Это сегодняшние 25‑летние. Они прекрасны. Я смотрю на свою дочь, ей 22, она уже сейчас знает то, до чего я в своем возрасте только сейчас додумываюсь. Она хочет связать свою профессиональную деятельность с неформальным планированием, пошла в Urban Curators стажироваться и с такой гордостью говорит мне недавно: «Мы едем в Житомир, в поле, работать с жителями»…

В аспекте неформального планирования молодые специалисты уже захватили рынок. Я имею в виду такие организации, как «Агенти змін», «Бюро О», Urban Curators. Если говорить о формальном планировании, об изменении подхода к граддокументации, то на этом поле добиться перемен будет сложнее.

P.M.: А сам процесс формализации неформального планирования — он не пугает?

А. Б.: Демократия — это процедура. Для того чтобы не допустить хаоса, процедура должна быть формализована. Я приведу вам классический пример общественных слушаний до 2011 г., когда был принят наш профильный Закон № 3038 «Про регулювання містобудівної діяльності», которым отменили обязательное проведение общественных слушаний по отдельным объектам. До этого любая стройка в городе кроме генплана, зонинга и т. д. должна была пройти отдельное общественное слушание. И как это происходило? Обычно до «слушаний» дело и не доходило. Приходили жители близлежащих домов, какие‑то непонятные люди подвозились, включалась и политика, и недобросовестная конкуренция между девелоперами… Они все набивались в зал. Выходил представитель заказчика и архитектор. И только архитектор устанавливал планшет с проектом — летели гнилые помидоры, яйца, начиналась драка в буквальном смысле, я это видела несколько раз. О чем это говорит? Не о том, что не надо проводить слушания, а о том, что проводить их надо грамотно.

Непопулярный тезис, о котором не любят вспоминать у нас: «Городское планирование — это политика»

Как это делают немцы и не только немцы? Они не выносят на обсуждение готовый проект. А практикуют раннее вовлечение — как только появляется идея, намерение, но еще нет конкретной картинки. Жителей приглашают и делят на группы. На каждую группу выделяется модератор, и каждая группа изучает отдельный аспект проблематики — экологический, транспортный, социальный и так далее. И несмотря на то что жители не являются профессионалами, они далеко не глупы и могут рассказать о том, что их беспокоит. В дальнейшем заказчики, архитекторы смогут учесть их потребности. Далее участие общественности заключается в том, что они контролируют имплементацию их предложений в проект — так осуществляется пресловутый «общественный контроль». Но самое главное — это раннее вовлечение. Нельзя сразу показывать людям готовую картинку. Они говорят «нет», они чувствуют себя обманутыми.

P.M.: Но даже это не гарантирует, что все пройдет гладко, в том числе у тех же немцев. Вспомнить хотя бы скандальный инфраструктурный проект «Штутгарт 21», который сопровождался массовыми акциями протеста, привел к смене местной власти. То есть даже при грамотном старте конфликты не исключены?

А. Б.: Конечно, не исключены. Но все‑таки проект, о котором вы вспомнили, реализован. Стороны достигли компромисса, конечно, девелоперам пришлось пойти на дополнительные расходы. Есть такой непопулярный тезис, о котором не любят вспоминать у нас: «Городское планирование — это политика». Это серьезная городская политика. Ведь всю граддокументацию утверждает сессия Киевсовета. И любые планы по вмешательству в городскую ткань неизбежно столкнутся с необходимостью объяснить идею и обсудить ее с жителями. Прежде всего необходимо достичь четкого понимания: наш город — про что он? Если это город «про туризм» — это одна история, если главная тема «промышленность» — другая, если пенсионеры — тоже. Ну вот, к примеру, Киль — город богатых пенсионеров: там, очевидно, должен быть другой подход.

Эстакада Гаванского моста. Фото: Андрей Ветошкин

P.M.: А с нашими городами можно определить, про что они? Ну вот, к примеру, Киев?

А. Б.: Киев — это большая мама Украины. Это город, который предоставляет наибольшее количество возможностей, и значит, он должен быть максимально разнообразен. Чем разнообразнее он будет, тем успешнее.

P.M.: Вы имеете в виду архитектурное разнообразие, визуальное? Но иногда визуальное разнообразие путают с визуальным хаосом.

А.Б.: А это уже зависит от профессионализма конкретного архитектора, который работает с конкретным объектом. Например — возьмем Контрактовую площадь, посольство Нидерландов. Здание современное? Придает разнообразие старинной площади? Придает. Оно рушит ткань площади? Не рушит, архитектор работал очень грамотно, очень профессионально. Он использовал метр и ритм окружающих зданий, высотность, вымерял все пропорции и сделал современное здание, но в метре и ритме окружающей застройки. Это пример бережного отношения к среде и пример архитектурного разнообразия.

P.M.: Невозможно удержаться, но вопрос так и крутится на языке: а что насчет Театра на Подоле? Нарушает здание ткань исторического комплекса Андреевского спуска?

А. Б.: Да, нарушает. А знаете, почему это оправдано в данном случае? Потому что это общественное сооружение и объект культуры. Объект культуры обязан быть акцентным. Вопрос размещения общественного сооружения и объекта культуры на особо ценных территориях — это прежде всего вопрос отвода земельного участка, вопрос целевого назначения. Нужен ли театр именно на Андреевском спуске? Но если решили, что он там нужен, то такой объект просто обязан нарушать ткань и брать на себя акцент.

Это будет совершенно другая страна, сюда будут стремиться все

К конфликту вокруг Театра на Подоле, который сегодня в латентном состоянии, привело как раз то, что отсутствовало раннее вовлечение жителей. Не было никакого обсуждения на ранних этапах, не было поиска компромисса, и жителей просто поставили перед фактом, когда здание было уже готово. До тех пор, пока у нас не будут выработаны и имплементированы качественные правила диалога, пока они не станут практикой, в городе будет идти постоянная война.

P.M.: Урбанисты часто сетуют на отсутствие запроса от жителей — на качественную архитектуру, на качественную инфраструктуру, на развитие транспортной сети, на реформы. Стоит предложить какой‑то проект, создание нового сквера, реставрацию исторического здания, как сразу говорят: «Да лучше б вы эти деньги направили на строительство детского сада или пенсионерам!». Но, может, оттого что первичные потребности не удовлетворены, общество и не готово сфокусироваться на теме развития городов и все эти дискуссии несвоевременны?

А. Б.: Общество дискретно. Часть не готова, часть готова. Да, качество жизни является главным признаком цивилизованного общества. А цивилизация бедными не строится. Она строится богатыми. Но у нашей страны большое будущее. Через 50 лет здесь захотят жить все. Думаю, мы еще застанем это время, я надеюсь, а дети наши и внуки точно застанут. Это будет совершенно другая страна, сюда будут стремиться все.

P.M.: На чем же основан такой оптимизм?

А. Б.: Несколько причин. Во-первых — наши люди. Им присуща особая толерантность, связанная с культурой. Мы не римляне, не азиаты, мы особенные. Мы никогда ни на кого не нападали, напротив — мы принимаем людей. Иностранцам, приезжающим в Киев, очень нравятся украинцы, которые открытые, вежливые, готовые помочь, принять — переночевать пустить. Все это из глубины славянской культуры, общества, где заботились о стариках, в то время как в других культурах все было по‑иному.

Вторая причина — мы наконец‑то формируемся как единое государство. Несмотря на то что нас раздирает война, происходит формирование общего вектора страны. Эскалация, смерти — да, нам пришлось пройти через это, мы слишком легко получили независимость в 90‑х, чтобы сразу все проявилось. Впечатление, что мы выгорели, сдаемся — это обманчивое впечатление. Мы стоим!

И третья причина — это наши природа и земля.

Театр на Подоле, построенный по проекту архитектурного бюро Drozdov & Partners.
Фото: Андрей Авдеенко

P.M.: Но есть мнение, что нам придется пережить еще и депопуляцию, часть наших городов опустеет, потому что люди в поисках лучшей жизни уедут в Европу, в Канаду, в США и так далее. Вы согласны с таким прогнозом?

А. Б.: Отток населения будет, это очевидно. Часть людей поедет из Киева в Европу, а на их место приедут новые киевляне, так что Киеву ничего особо не грозит. Но другим городам — да, придется очень тяжело. Будут и зоны запустения, и пустыри, и нежилые дома… Я видела в немецком Галле заброшенные 16‑этажки, 25‑этажки, это очень страшно выглядит. Город потерял до 70 тыс. жителей после падения Берлинской стены. Подобное будет и у нас. Это не коснется агломераций, прежде всего затронет малые города. Но период не будет очень долгим — 5—10 лет максимум. Все зависит от грамотности и мудрости парламента. И если парламент выстроит привлекательные условия на рынке земли, то в Украину приедут другие люди, которые смогут ее развивать.

P.M.: Вы говорите о внешней миграции, подобной той, что сейчас переживает Западная Европа?

А. Б.: Да. Очевидно, что мы не сможем «себя воспроизвести» быстро и в нужном количестве, чтобы обслужить нашу огромную территорию, и придется принимать людей. Происходящее в Германии принято объяснять тем, что немцы отрабатывают свою карму… Нет, они просто считают людей. В какой‑то момент они обнаружили, что вымирают, исчезают носители культуры. И результатом практических действий непроговоренной политики стало то, что они открыли двери всем. К ним приезжают люди с другой культурой, религией, говорящие на чужом языке. Но дети мигрантов уже ходят в немецкую школу, где им прививают европейские ценности, основанные на христианском мировоззрении, греческой демократии и римском праве. И независимо от того, как ребенок выглядит, какую религию исповедует, он будет носителем немецкой культуры. Немцы жертвуют генофондом ради сохранения культуры.

Всему можно научиться, но если с ценностями проблема, то движения не будет

В Украине полностью отсутствует опыт по ассимиляции, интеграции мигрантов в общество. К примеру, это касается даже не мигрантов, а вынужденных переселенцев из восточных регионов Украины. Разве министерство социальной политики занимается их интеграцией, работает в этом направлении? А там работают.

И подходы самые креативные. Например, в районе Берлина Нойштадте, одном из самых крупных гетто, где живут мигранты из стран Ближнего Востока, нашли свой оригинальный способ. Пытаясь вовлекать мигрантов в общественные обсуждения, урбанисты поняли, что обычные приглашения, объявления не работают. Представители местной власти купили ярко-желтый диван, погрузили его в грузовик, приехали на улицу, где компактно проживают мигранты. Установили прямо на улице диван, поставили табличку. Подошел один заинтересовавшийся, второй, третий. И теперь в Нойштадте все знают: там, где стоит желтый диван, происходит обсуждение какого‑то важного вопроса — строительства школы, прокладки велодорожки и так далее.

P.M.: А какими качествами кроме креативности, по вашему мнению, должен обладать чиновник — градостроитель будущего?

А. Б.: Самое главное — это ценностная база. Всему можно научиться, но если с ценностями проблема, то движения не будет. Прежде всего нужно развивать любовь к людям. Второе качество — устойчивость. Это и психическая устойчивость, и ресурс здоровья, и воля к победе. И профессионализм — хорошее образование, конечно, необходимо. К выпускнику Стэнфорда уже относятся по‑другому, его по‑другому слушают.

И обязательно — навыки коммуникации. Именно с коммуникацией у сотрудников исполнительной власти в Украине большие проблемы. Я видела людей, которые к концу приемного дня сидят просто зеленые, не выдерживает нервная система. Мэры городов, не только Киева, и других, должны понимать, что сотрудников надо учить, как модерировать ситуацию, разрешать конфликты, общаться. И конечно, придется расширять штат. В Киеве, например, всего 90 человек в Департаменте градостроительства и архитектуры, а в Мюнхене – 300! Необходимо осознать, что городское планирование — важнейший вопрос городской политики, поэтому на это в развитых странах в передовых городах выделяются и средства, и ресурсы.