«Темнее всего в предрассветный час», — говорил викторианский премьер-министр Дизраэли. И действительно, рождение Ренессанса как «мегапериода» в искусстве историк Эрвин Панофски четко связывал с предшествующим ему tenebrae — мраком «темных веков», объясняя этот мрак вытеснения высокой эллинской и римской культуры, с одной стороны, церковным ханжеством, а с другой — нордическим варварством, обеспечившим некогда процветавшему Средиземноморью несколько веков экономического прежде всего упадка.
Данте с «Божественной комедией» в руках на фоне флорентийских стен. Фрагмент картины Доменико ди Микелино, Санта-Мария-дель-Фьоре, Флоренция, Италия, XV в.
Причины, обусловившие почву для Дученто — Проторенессанса в Италии и Европе, в целом лежат в экономической плоскости. Начало культурного взлета Запада — период XII—XIII вв., когда выкристаллизовались феномены, заложившие основы для этого рывка: уже сформированы феодальные отношения землевладельцев, связанных иерархией служения королю, и лично свободных крестьян, прикрепленных к земельным наделам, что обеспечило уверенное производство и, как результат — накопление сокровищ. Новые возможности феодализма особенно ярко продемонстрировали крестовые походы, которые не только ознаменовались контактом с более высокой культурой Востока, но и обогатили Запад в финансовом отношении. Но самое главное — центрами ремесленного производства, а затем культурно-политических процессов стали города как источники нового типа социально-экономических отношений.
Успехи в производстве сукна и металла в средневековой Флоренции сыграли, возможно, не меньшую роль в появлении «Божественной Комедии», чем легендарная встреча Данте с Беатриче
Здесь особую роль сыграли металлургия и сукноделие, быстро выдернувшие средневековые городские агломерации из замкнутого круга экономических реляций, сосредоточенных вокруг земли и ее обработки. Потребность в новых продуктах ремесел обеспечила стремительное их развитие и переход к связи с потребителем через рынок, в том числе и международный. В свою очередь, трансъевропейские торговые связи обеспечивали циркуляцию нового продукта — идеи как первоосновы для генерирования социально-культурной плоти города. Получается, что успехи в производстве сукна и металла в средневековой Флоренции сыграли, возможно, не меньшую роль в появлении «Божественной Комедии», чем легендарная встреча Данте с Беатриче.
Возникает закономерный вопрос: насколько подобная кроссдисциплинарная модель оценки источников возникновения культурного феномена из экономических предпосылок может быть экстраполирована на иные исторические периоды?
Снимок болотистых окрестностей Нового Орлеана из космоса. NASA Earth Observatory images by Jesse Allen
De Re Mineralibus
Процессы становления, социальной стратификации и дестратификации сообществ блестяще описывает мексиканский философ Мануэль Деланда в своей книге «Тысяча лет нелинейной истории». Он интерпретирует онтологический подход Жиля Делеза и Феликса Гваттари, выводя понятия нового материализма — геофизиологии. Образование городов для Деланды — это процесс новой минерализации, процесс наращивания человеком минерального экзоскелета:
«В органическом мире мягкие ткани (гели и аэрозоли, мышцы и нервы) господствовали 500 миллионов лет назад. И вдруг некие конгломераты плоти и энергии подверглись внезапной минерализации, предоставив новый материал для создания живых существ — кости. Это как если бы минеральный мир, который служил субстратом для появления биологических существ, мог бы снова заявить о себе, и геология в качестве примитивной стадии эволюции Земли полностью сосуществовала бы с мягкими, студенистыми новичками. Примитивная кость, жесткий кальцинированный стержень, который позже превратится в позвоночный столб, дал новым формам жизни возможность движения… И все же кость никогда не забывала о ее минеральном происхождении: именно этот живой материал быстрее прочих подвергается процессу кальцинирования, то есть легко пересекает порог, ведущий в мир камня. По этой причине большая часть геологической хроники представлена в виде костных окаменелостей.
Хайдеггеровское разделение бытия и сущего в работах Деланды обретает поистине ветхозаветные масштабы
Около 8 000 лет назад человеческие популяции начали процесс реминерализации, когда разработали городской экзоскелет, кирпичи из высушенной на солнце глины стали строительны материалом, каменными памятниками и оборонительными стенами. Этот экзоскелет служил цели, подобной его аналогу в человеческом теле: контролировать движение плоти в стенах города и за ее пределами» (DeLanda, 1997, с. 26—27).
Читая Деланду, мы вступаем на очень опасное поле, полное патетической музыки и метафорического огня. Историк, философ, урбанист и кинорежиссер в своей работе действует как разрушительное божество, трубный глас которого одним махом уничтожает все, что было создано до него — наше восприятие исторических процессов, сами исторические процессы и, казалось бы, очевидный смысл этой системы изменений, приведших нас в современные муравейники с этим привычным темпом жизни и понятными связями. Здесь, оказывается, нет места человекоцентричности. При этом радостная эллинская формула Протагора «Человек — мера всех вещей» низводится (или восхищается) до «Энергия — мера всех процессов», что, согласитесь, одновременно и катантропично, и эпантропично, то есть располагается в глубинах природы ниже ареала человеческого обитания и одновременно на таких высотах познания, где философу холодно и одиноко.
«Тысяча лет нелинейной истории» Мануэля Деланда
Хайдеггеровское разделение бытия и сущего в работах Деланды обретает поистине ветхозаветные масштабы — он покушается на философов-конструктивистов и философов-волюнтаристов одновременно, выдвигая тезис о том, что сама наша история принадлежит не только человеку — ее развитие в большей мере подчинено законам термодинамики и биологии, а не цели человеческого прогресса. Разделяя всю историю человечества на три больших отрезка — до тысячного года (первая промышленная революция), до 1700‑го (промышленная революция в классической историографии) и до наших дней, Деланда предлагает сосредоточиться не на времени или пространстве, а на потоках — энергии, материи и лингвистики. Эта его работа не исторический экскурс, а некий тип философской медитации на экзистенциальную тему.
Разделяя всю историю человечества на три больших отрезка, Деланда предлагает сосредоточиться не на времени или пространстве, а на потоках — энергии, материи и лингвистики
Деланда описывает тринитарный мир, в котором каждая из указанных областей, каждый из «слоев бытия» представляет собой часть целого, а не иерархическую лестницу. Философия подхода Деланды непроста, но изящна:
«Разумеется, небольшой набор элементов (углерод, водород, кислород и девять других) формируют необходимый для существования живых организмов субстрат, а определенное подмножество живых клеток (например, нейронов человеческого мозга) — субстрат для существования языка. Но это далеко не означает движения вверх по иерархической лестнице совершенствования, напротив, указанные аккумуляции разных типов материи вместо формирования трех разных миров, замкнутых на самих себе, результируют в разного рода проявлениях сосуществования и взаимопроникновения».
Таким образом, история человечества по Деланде — это не хроника «человека» и его «достижений», а цепочка манифестов геологических, органических и лингвистических материалов. Другими словами, это прямая речь энергии.
Фото ночного Чикаго с борта МКС, сделанное астронавтом Тимом Копра, 2016 г.
Прямая речь энергии
Следуя за представителями школы «Анналов» Фернаном Броделем и Уильямом Макиллом, Деланда делает важнейший вывод о том, что события истории как социальной науки должны рассматриваться сквозь призму естественных наук. При этом он подчеркивает доказанную физикой неоднородность среды — поведение энергии и материи невозможно понять с помощью линейных моделей. Физическая реальность, по всей видимости, строится в динамических и нестабильных условиях, и самые малые их изменения могут вызвать цунами в поведении частиц, полей или энергетических потоков. Встряской такого рода в биологии являлась минерализация.
По мнению Деланды, модель мышления, характерную для изучения естественных наук, необходимо перенести на социальные, в которых он с прискорбием констатирует зависимость оценки от моделей линейных процессов. Философ предлагает изучать историю с помощью концепций, которые анализируют коллективные действия человека — ровно так же, как поведение вод, электромагнитных полей, вирусов и животных видов. Междисциплинарность здесь становится обязательной. В своей «Апологии истории» этот тезис объяснял Марк Блок:
«Какими бы разнообразными познаниями мы ни стремились наделить наиболее вооруженных исследователей, они всегда — и, как правило, очень скоро — доходят до определенного предела. И тут уж нет иного выхода, кроме как заменить многообразную эрудицию одного человека совокупностью технических приемов, применяемых разными учеными, но направленных на освещение одной темы. Этот метод предполагает готовность к коллективному труду».
Это смелая и восторженная попытка сформулировать теорию истории, рассматривающей ветры, камни, тела, города, бактерии, деревья и слова как выражение бифуркации энергии
Таким образом, о последних трех тысячах лет истории Деланда рассказывает в трех параллельных эссе — через геологическую, биологическую и лингвистическую линзы, рассматривая происхождение разных типов городов, построение государств и ведение войн как закономерности в сложном гетерогенном процессе обмена потоками массовой энергии: топлива, сырья, мышечной силы и оптимизации ее использования. Структуры, из которых состоят города, интерпретируются им как системы, всасывающие, потребляющие и затем перераспределяющие энергию, и в то же время «выплевывающие» продукты, людей и отходы. Культурные, политические и религиозные институты изображаются Деландой отделенными от намерений, стремлений и смыслов, которые традиционно были крепко увязаны с ними традиционной исторической наукой.
Это смелая и восторженная, основанная на интеллектуальном наследии Делеза и Гваттари, попытка сформулировать теорию истории, которая рассматривает ветры, камни, океаны, тела, города, бактерии, деревья и слова как выражение бифуркации той же массовой энергии.
Рокайльная деталь в отделке церемониальной спальни из анфилады Reiche Zimmer в Мюнхенской резиденции. Архитектор Франсуа Кювилье, Мюнхен, 1730‑е гг.
Иерархии и ячеистые структуры
В 1738 г. Людовик XV решился на невероятное преступление против собственного Величества. Задавленный роскошью и помпезностью церемониальной спальни своего прадеда, которую к тому же было невозможно протопить, он заказывает архитектору Анж-Жаку Габриэлю организовать неподалеку от нее более скромную. Сны о Франции монарх будет видеть теперь в куда более скромных апартаментах с двумя каминами, милыми бледно-бежевыми в розовые цветочки обоями и золочеными буазери с ненавязчивым рокайльным орнаментом. Вместо убийственного в своем великолепии парчового балдахина (в будущем из этой роскошной ткани вечно нуждающийся в средствах Людовик XVI добудет более 60 кг чистого золота) французского короля будут скрывать от любопытных взглядов и сквозняков простые белые шелковые портьеры. Окна малой спальни выходят на юг, а значит — здесь тепло. Но главное — кровать короля больше не расположена на главной линии симметрии Версальского дворца. И уже этот факт успокаивает Луи. А что до стиля новых апартаментов — его назовут рококо.
Луи XV убегает от реальности, как бы дрейфуя от барочной симметрии куда‑то в сторону «случайных прелестей» асимметричного и легкого рококо
Впрочем, внезапно лишившаяся помпезности Короля-Солнца новая архитектура Франции с ее уютными уголками, камерными пространствами, лабиринтами укромных покоев и кабинетиков была обусловлена еще и катастрофической экономикой государства. Голод, ознаменовавший конец правления блистательного прадеда Луи XV, колоссальные траты на несколько проигранных Францией войн, помощь Штатам в борьбе за независимость от британской Короны (независимость Америка обрела, а Франция осталась с носом) и ужасный бардак в фискальной системе, где налогового бремени были лишены самые платежеспособные слои населения — церковь и аристократия, — все это привело к тому, что казна была почти пуста и на масштабные архитектурные проекты в духе Grand maniere средств попросту не осталось. Король больше не декларирует L’etat, c’est moi!, а убегает от реальности экономических и политических дрязг, как бы дрейфуя от монументальной линии барочной симметрии куда‑то в сторону «случайных прелестей» асимметричного и легкого рококо.
Вслед за Делезом и Гваттари Деланда предлагает воспользоваться концепциями «сети» и «иерархии»
Сам Деланда не упоминает конкретных исторических событий или персонажей, ограничиваясь описанием динамики системных концепций — «аттракторов» и «бифуркаций», определяющих стабильное и возмущенное состояние умозрительной системы, которая может переходить из одного в другое. «Как химическое соединение… может существовать в нескольких разных состояниях… и может переходить от стабильного состояния к стабильному состоянию в критических точках интенсивности температуры (так называемый фазовый переход), так и человеческое общество может рассматриваться как способное претерпевать эти изменения состояния по мере достижения критической массы с точки зрения плотности поселения, количества потребляемой энергии или даже интенсивности взаимодействий».
Карта “ячеистой” Венеции (1838 г.)
Рассматривая эти взаимодействия, вслед за Делезом и Гваттари Деланда предлагает воспользоваться концепциями «сети» и «иерархии», объясняя таким образом сложные системы организации рынков. Абсолютно иерархичная структура обмена ресурсами (читай: энергией) в абсолютистской Франции эпохи Людовика XIV с симметричным Версалем и Парижем с его очевидным единственным центром из приведенного выше примера, может быть противопоставлена полицентрично организованной Венеции со множеством равнозначных доминант исторического каркаса. Такая ячеистая структура характерна для докапиталистических рынков, процветавших в средневековой Европе, Китае и Индии и до сих пор прочитывается в небольших городках с гетерогенными спросом и предложением. Такие города не растут путем планирования, а организуются своего рода творческим дрейфом.
План иерархической структуры американского Детройта (1907 г.)
Разумеется, эту дихотомию между иерархиями и ячейками не следует воспринимать слишком жестко. Учитывая тот факт, что Деланда стоит на позициях нелинейности, он подчеркивает, что в любом городе с ячеистой структурой наличие правительственных, коммерческих и религиозных организаций, оказывающих влияние на принятие решений, обеспечивает целый ряд уровней или рангов, привносящих в ячеистую структуру элементы иерархии. С другой стороны, высокоразвитые рынки иерархической структуры могут включать в себя ячеистые элементы. Возьмем, к примеру, крупные ярмарки, которые существовали в Европе в XIII в.: их вершина — денежный рынок, затем — рынки предметов роскоши, а внизу этой пирамиды мы находим рынки продуктов питания и других элементарных товаров. Следовательно, эти ярмарки представляли собой сложные иерархии ячеистых структур. Или «ячеистая» Венеция, которая в целом играла роль монополии: она полностью контролировала доступ к рынкам специй и роскоши в Леванте. В самой Венеции все казалось подчинено «свободной конкуренции», и все же ее богатые торговцы пользовались огромными преимуществами перед любым иностранным конкурентом, независимо от его размера.
Высокоразвитые рынки иерархической структуры могут включать в себя ячеистые элементы
Для описания сегодняшней экономической ситуации Деланда пользуется термином Фернана Броделя «антимаркет», объясняя его тем, что капитализм предусматривает неконкурентные практики, и в его рамках цены на товары не заданы объективной динамикой спроса и предложения, но навязаны «сверху» мощными игроками рынка, принимающими решения.
Скульптура «Атакующий бык», созданная Артуро Ди Модика, Уолл-стрит, Нью-Йорк, США, 1989 г.
«Быки» и «медведи»
Еще более интересная картина получается, если отложить на прочерченной Деландой хронологической оси точки рождения больших архитектурных стилей и попытаться рассмотреть зависимость их рождения от бифуркаций описанных выше энергетических потоков. Мы уже видели, как первый из трех описаных философом периодов (до тысячного года) ознаменовался зарождением Проторенессанса. Второй переломный момент — 1700 г. — совпадает с эпохой перехода к индустриальной цивилизации в результате промышленной революции, падением французского Grand maniere и приходом ему на смену стиля рококо.
Украинский архитектор Александр Попов в медитациях на тему связи архитектуры и экономики пошел еще дальше, выдвинув гипотезу о зависимости консервативных или новаторских стилей от восходящих и нисходящих рыночных трендов.
Вспомним для начала основы волнового принципа, сформулированные в 1938 г. бухгалтером Ральфом Нельсоном Эллиоттом. После выхода на пенсию во время тяжелой болезни он занялся изучением графиков рыночных котировок в надежде найти метод, который позволил бы определять закономерности рынка. Проделав серьезную работу, Эллиотт пришел к выводу, что рынок как продукт массовой психологии подчиняется вполне очевидным законам.
Длинные экономические циклы колебаний мировых цен на сырье
Восходящий («бычий») тренд — 10 лет. Нисходящий («медвежий») тренд — 20 лет
Он предположил, что существует некоторая постоянная циклическая закономерность в поведенческой психологии людей. Согласно Эллиотту, поведение рыночных цен можно четко определить и выделить на графике в виде волн (волна — это ясно различимое ценовое движение). При этом рынок может находиться в двух широких фазах — «бычьей» — восходящей (бык подбрасывает свою жертву рогами) и «медвежьей» — нисходящей (медведь придавливает свою жертву лапой). В свою очередь, движения цен на рынке в рамках тренда дают пять волн по течению и три против. Но нас в даном случае будут интересовать только направления основных трендов.
Совмещение хронологии возникновения архитектурных стилей и длинных экономических циклов колебаний мировых цен на сырье
Американский рыночный теоретик и трейдер Джеффри Кеннеди предложил говорить о раз за разом повторяющихся тридцатилетних мегациклах в ценах на сырье, внутри каждого из которых наблюдаются десятилетняя «бычья» и двадцатилетняя «медвежья» фазы.
Александр Попов, сопоставив график цен на нефть и хронологию сменяющих друг друга архитектурных эпох, проследил отчетливую закономерность, которая демонстрирует доминирование консервативных стилей в периоды восходящих трендов и новаторских в условиях падающих цен на энергоресурс:
«Речь идет о неком избыточном превалирующем индексе. Есть сознание архитектора, на которое оказывают влияние те или иные общественные ценности, в свою очередь зависящие от биржевых индексов. Очевидно, что восходящий тренд сопровождается поиском проверенных архитетурных решений в консервативных теориях.
Архитектор Александр Попов проследил зависимость консервативных или новаторских стилей от восходящих и нисходящих рыночных трендов
Нисходящий ценовой тренд сигнализирует о необходимости искать новые подходы. Нужно понимать, что и консерваторы, и новаторы сосуществуют, поскольку система нелинейна, но одна из групп в каждый период испытывает влияние более сильного импульса. В авторитарных иерархических структурах схема работает точо так же: например, в новаторские 20‑е годы в СССР, как видно из графика, индексы цен демонстрировали нисходящий тренд, а затем, после Великой депрессии в США, ушли в «бычью» фазу. Такое состояние предоставило системе реcурсы для развития страны и осуществления сталинской консервативной доктрины».
Отель Morpheus, Zaha Hadid Architects, Макао, Китай, 2018 г.
Изобретая будущее
Заха Хадид, один из лидеров деконструктивизма — последнего из принятых и всесторонне описанных архитектурных стилей — оценивала его как единственный возможный путь для современного архитектора, подчеркивая неуместность историзирующей эстетики как замены большой классике: «Триумф технологии в XX столетии, наше «ускорение» и постоянные перемены образа жизни создали тотально новые условия. Эти изменения при всем их многообразии вселяют в нас своего рода оптимизм, который и должен привести все новое в соответствие с архитектурой. Необходим пересмотр архитектуры, ее развитие в сторону изобретательности, образности, интерпретационности ради того, чтобы повысить ценность нашей деятельности. Мы не выполняем своего долга, если продолжаем создавать нечто подобное кондитерским изделиям. Наша роль грандиознее. Мы, архитекторы, должны поставить задачу заново исследовать феномен модернизма. Как раньше, так и теперь, если возникает нечто опережающее, оно оказывается в атмосфере тотальной враждебности. Но именно враждебность делает нас более стойкими. И уверенными, что у нас есть только один путь — идти по направлению, предложенному ранними модернистами. Их усилия были опрокинуты, их проекты не были реализованы. Наша задача состоит не в том, чтобы их воскресить, а в том, чтобы продвинуться дальше. Это единственно верная задача не только в плане эстетики, но и в плане программы и стратегии. Ее выполнение откроет новую, неизведанную пока территорию — для проектного вторжения и подчинения. И это только начало».
Патрик Шумахер акцентирует важность отражения в современной архитектуре «духа живых процессов»
Говоря о новых проектах бюро Zaha Hadid Architects, его директор Патрик Шумахер акцентирует важность отражения в современной архитектуре «духа живых процессов», то есть зависимости формы здания от результатов кроссдисциплинарных анализов групповой поведенческой динамики, потоков движения людей etc. Подчеркивая постфордистскую парадигму современности, он утверждает новаторский характер зодчества: «Мы засвидетельствовали ускоренный, масштабный рост виртуозности решений и их исполнения, облегченный сопутствующим развитием параметрических инструментов дизайна и скриптов, которые дают точную формулировку и выполнение запутанных корреляций между элементами и подсистемами. Разделенные понятия, вычислительные методы, формальные репертуары и архитектурные логики, которые характеризуют эту работу, выкристаллизовались в новую твердую главную парадигму для архитектуры».
