Архитектура будущего и тень Греты

Паоло Тестолини

Woods Bagot

PRAGMATIKA.MEDIA: Ваша тема на конференции — «Планирование города 2050». Расскажите, как должны измениться подходы к градостроительству, чтобы отвечать вызовам будущего?

Паоло Тестолини: Мы в Woods Bagot пытаемся спрогнозировать, каким будет наш образ жизни, работы и отдыха в городе будущего. Сначала углубились в прошлое, чтобы понять, как технологии уже изменили наши города. Затем обратились к настоящему, чтобы посмотреть, с чем мы сталкиваемся сейчас. И в итоге задумались над тем, как смягчить риски, которые несут новые технологии нашему будущему.

Возьмем, например, самоуправляемые автомобили. Все воспринимают такую технологию с энтузиазмом. Но когда мы начали изучать эту тему, поняли, что беспилотные автомобили могут принести вред. Они облегчают перемещение по городу: так как мы не находимся за рулем, то можем расслабиться, поработать, пока машина не доставит нас в нужное место. Но это значит, что подобная технология станет способствовать разрастанию городов. В то время как мы должны стремиться к компактности городов — в контексте изменения климата, глобального потепления, энергетического кризиса. Но технология беспилотных автомобилей идет вразрез с этим вектором. Людям будет удобно жить далеко, что поспособствует дальнейшей урбанизации, которая и так уже создала множество проблем для человечества. И это только одна из вещей, на которые мы обращаем внимание.

Представьте, что мы с вами ведем подобный разговор в XIX в. Вдруг видим, как мимо нас проезжает автомобиль — вот эта странная штуковина с двумя чуваками в больших шляпах внутри. И мы с вами удивляемся: «Что это? О, это автомобиль! Круто, правда?». А если бы мы тогда задумались и спросили: «Стоп, а что это значит для будущего городов? Что случится с тем, как мы живем, работаем и отдыхаем в городе?». И если мы перенесемся опять в настоящее и посмотрим на текущее состояние вещей, то поймем, что многое пошло не так. И сейчас, думая о будущем, мы должны понять, что может случиться и какие решения нам стоит принять сейчас, чтобы прийти к устойчивому городу с равными возможностями для всех, к которому мы все стремимся.

Вообще почему мы говорим о городах? Каждый месяц 1,3 млн людей переезжают в города. Города взаимосвязаны, они говорят друг с другом и становятся более мощными, чем государства. Возьмем, например, Мехико. В этом городе 100 000 полицейских. Такой силой не обладают многие страны мира. И когда мы размышляем над нашим будущим в контексте выживания, перенаселения планеты, изменения климата и так далее, нельзя упускать из виду такой важный аспект, как города.

Мы — дизайнеры и архитекторы — должны перестать смотреть на города как на что‑то отдельное. Нам нужно рассматривать их со всех сторон и комплексно подходить к проблеме. И немаловажной является взаимосвязь с природным миром. Природа пережила миллионы лет эволюции и знает, что работает и не работает в той или иной части света. Но дизайнеры почему‑то никогда не обращаются к биологам. Мы не задумываемся, что природа сделала на нашей планете. При этом все мегаполисы выглядят абсолютно одинаково, потому что мы делаем одно и то же, не обращая внимание на климат, культуру и прочие вещи. Если мы действительно начнем обращать внимание на экосистемы, то поймем, что, например, в природе не существует мусора. Отходы одних видов становятся пищей для других. Если привнести этот принцип циркулярной экономики в города, то многое изменится. Мы должны применять в городах подход Cradle-to-Cradle (от колыбели до колыбели. — Прим. ред.), чтобы действительно начать создавать жизнестойкость, которая нам понадобится в ближайшее время.

По моему мнению, человечество на распутье. С одной стороны, перед нами будущее, в котором реальностью станет мир «Безумного Макса»: мы будем гоняться друг за другом и убивать за кусок земли или воду. С другой стороны, можем прийти к равноправному и жизнеспособному обществу, если решим использовать все технологические новинки как инструменты для выживания и поддержания текущего уровня жизни.

Постараться избежать природной катастрофы — это коллективная задача

P.M.: Но вы оптимист или пессимист? Какое будущее вам кажется более вероятным?

П. Т.: Мне часто задают этот вопрос. Когда я смотрю на миллениалов, их запал, обеспокоенность по поводу глобального потепления и устойчивого развития, то понимаю, они пошли гораздо дальше, чем мое поколение. Мне кажется, что последние 20—50 лет мы на огромной скорости несемся к природной катастрофе. И никто не останавливался, чтобы задуматься, правильно ли мы поступаем. Новое поколение смотрит на все совсем по‑другому. И это дает мне надежду. Но тем не менее постараться избежать природной катастрофы — это коллективная задача. Нам всегда кажется, что кто‑то другой решит за нас. В 1970‑х гг. табачная индустрия убеждала людей, что курение не вызывает рак, что не так. В последние годы то же самое происходило с глобальным потеплением и изменением климата. Нас убеждают, что этого нет. Но то, как относятся к этому миллениалы, дает мне надежду.

P.M.: Но пока решения принимают не они, а более старшее поколение.

П. Т.: Да, это так.

P.M.: Есть ли у нас время?

П. Т.: Научные данные говорят о том, что у нас нет времени. Мы должны действовать. Я хочу мыслить позитивно. Я верю в то, что если ты убедишь в своей позиции 10 % людей, то они смогут совершить революционный переворот. Таким образом, нам нужно всего лишь убедить десятую часть населения. Я действительно считаю, что сдвиги происходят. Может, не так быстро, как нам бы хотелось. Но, например, отношение к пластику действительно изменилось. Уже многие теперь задумываются, а нужен ли им этот одноразовый пакет? Я надеюсь, что мы успеем изменить наше поведение, пока еще не слишком поздно.

P.M.: Вы выступаете за создание городов с высокой плотностью. Но могут ли такие города обеспечить благоприятную среду для людей?

П. Т.: Это действительно большой вызов. Тип городского дизайна высокой плотности, который Китай внедряет последние 20 лет, явно провалился. Много людей, высокие дома, плотная застройка и при этом никакого благоустройства территории. А вот в Сингапуре, например, смогли построить сообщество с высокой плотностью, где общественные пространства приподняты над уровнем земли. Если вы проектируете города с мыслью, что люди должны ходить горизонтально, а не вертикально, то ничего не получится. Но мы можем повторять на верхних уровнях те же условия, что и внизу, чтобы создать качественную среду с высокой плотностью. И другой момент, который нужно учесть, — это транспорт. Если у вас есть хорошие связи и обустройство среды, тогда вы можете поспособствовать развитию плотного сообщества.

 

Марио Бодем

ING+ARCH

PRAGMATIKA.MEDIA: Ваше выступление посвящено архитектуре во времена изменения климата. Почему это так важно?

Марио Бодем: Наша главная тема — энергоэффективность в архитектуре, особенно в контексте изменения климата и выбросов СО2. Это очень актуальная тема, она всегда была важной, но в последние годы стало понятнее, какую роль играет архитектура в вопросе экологии. Строительство отвечает почти за 50 % выбросов СО2 в атмосферу. Мы не готовы к этому, в университетах данной теме уделяют не слишком много внимания. Но ведь энергоэффективность начинается с архитектора. И потом уже приходят инженеры и исправляют ошибки архитектора с помощью технологий. Но если изначально правильно сделать энергоэффективный проект, это приведет к существенному уменьшению потребления энергии.

Почему это так важно? У нас не остается времени. Согласно Парижскому соглашению по климату, мы должны ограничить рост глобальной средней температуры на уровне 1,5 градуса. Для этого у нас есть определенный эмиссионный бюджет СО2. Если мы будем продолжать так, как сейчас, бюджет исчерпается через 8 лет. Навсегда. Поэтому нам нужны радикальные изменения в строительстве и архитектуре. Мы знаем, как строить здания, которые требуют на 90 % меньше энергии, чем стандартные. Эта технология уже существует.

P.M.: Вы имеете в виду пассивные дома?

М. Б.: Да. Это можно называть пассивными домами или по‑другому. Главное, что с сегодняшней технологией можно получить экономию энергии на 90 %. Мы занимаемся этой технологией уже 20 лет. Второй вопрос — это строительные материалы. Стоит помнить, что огромное количество выбросов СО2 происходит при производстве бетона и цемента. Даже если мы сейчас начнем строить энергоэффективные здания, но будем продолжать использовать эти материалы, то почти весь бюджет СО2 потрачен только на новое строительство. Если к 2050 г. людей на планете станет 10 млрд и они будут жить в городах, то весь наш бюджет СО2 уйдет просто на строительство жилья для них. Ни на что больше не останется. Поэтому нужно сейчас менять строительные материалы. Пока еще нет серьезной альтернативы цементу и бетону. Но по возможности нужно применять регенеративные материалы, например, дерево, и максимально использовать текущие здания, реконструировать их. При реконструкции тоже можно уменьшать потребление энергии до 80—90 %. Гораздо более эффективно делать модернизацию существующих зданий, чем сносить старые и строить на их месте новые.

P.M.: Идеальные дома будущего с точки зрения экологии и энергоэффективности — это дома из совершенно других материалов?

М. Б.: Я думаю, не надо ждать и надеяться, что через 10 или 20 лет у нас будет какая‑то новая технология. Это большой риск. Если принимать серьезно прогнозы по изменению климата, у нас в принципе нет времени ждать. Надо использовать существующие технологии. И они есть. Технология для энергоэффективности есть. Что касается строительных материалов, то лучше всего использовать существующие здания и применять дерево.

Мы знаем, как строить здания, которые требуют на 90 % меньше энергии, чем стандартные

P.M.: В Европейском Союзе и Германии в частности, насколько я понимаю, пассивные дома — это уже норма?

М. Б.: Увы, не совсем. Это пока компромиссная форма. Но несколько городов принимают технологию пассивного строительства. Например, город Нюрнберг, в котором мы работаем, принял этот стандарт для бюджетных зданий. Но для всего остального строительства применяется другой стандарт, к сожалению.

P.M.: Как вы считаете, чтобы полностью перейти на энергоэффективное строительство, нужно вмешательство со стороны государства или же эта ответственность полностью ложится на плечи архитекторов и инженеров?

М. Б.: Государство — это всегда очень инертная структура. Мы должны стремиться к этому на каждом уровне. На уровне заказчика, на уровне города, на уровне региона — так решения принимаются гораздо быстрее, чем на уровне государства.

P.M.: Вы знакомы с ситуацией в энергоэффективном строительстве в Германии и на постсоветском пространстве…

М. Б.: В том числе Украине. Я уже 10 лет работаю тут как консультант.

P.M.: Насколько мы отстаем в этом вопросе от Западной Европы?

М. Б.: Ситуация очень отличается, потому что ваш строительный фонд остался с советских времен, когда энергия практически ничего не стоила, соответственно, вопрос энергоэффективности никого не интересовал. Только сейчас постепенно приходят к пониманию важности энергоэффективного строительства.

P.M.: Когда я общалась со строителями и архитекторами, которые внедряют технологию пассивных домов в Украине, они отмечали такую проблему: заказчики часто отдают предпочтение эстетическим архитектурным решениям в ущерб энергоэффективности. Как быть в такой ситуации?

М. Б.: Это, конечно, проблема. Но в принципе это не взаимоисключающие понятия, в одном проекте можно учесть и то и другое. У нас есть пример: мы строили пассивный дом в России для олигарха. Это был не компромиссный дом, поскольку мы не жертвовали формой и обеспечили его энергоэффективность. Конечно, строительство обошлось очень дорого. Думаю, сейчас он потребляет в 10 раз меньше энергии, чем если бы строился стандартным способом, без применения технологий пассивного дома. В принципе любое здание — любого стиля, формы и функции — можно сделать пассивным. Но когда дизайн не подходит к энергоэффективности, гораздо дороже сделать его таковым. Тем не менее это можно реализовать.

 

Эмануэле Набони

KADK

PRAGMATIKA.MEDIA: Многие спикеры конференции сконцентрировались на вопросах экологии. Как вам кажется, это одна из главных проблем, с которыми архитекторам придется иметь дело в будущем?

Эмануэле Набони: Я думаю, что экология уже давно стала одним из главных двигателей эволюции в архитектуре. Если мы посмотрим на учебные программы в вузах, то увидим, что произошел некоторый сдвиг в эту сторону. Если проследим за работой крупных архитектурных фирм, например, Foster + Partners, поймем, что их повестка дня крутится вокруг проблем экологии. Если поговорим с более мелкими компаниями, то станет ясно, что и они не могут избежать в работе этого вопроса. Но кроме того, есть запрос на рынке. Крупные технологические компании выбирают дизайн не только с уважением к окружающей среде, но и ориентированный на человека. Это становится вопросом этики и помогает им выстраивать определенный имидж.

На государственном уровне вводятся нормы, которые регулируют сферу строительства. Эти нормы, возможно, не самые передовые, но их достаточно, чтобы инициировать изменения в контексте энергоэффективности.

И если вопрос потребления энергии зданиями хоть как‑то решается, то остается другая проблема — это энергия, необходимая на само строительство. Очень важно минимизировать использование энергоресурсов, которые тратятся на производство материалов и так далее. Тут возникли разные подходы. Первый — это пытаться оптимизировать современные продукты. Второй — пробовать откатиться назад в технологиях, ведь до мировых войн архитектура была более благоприятной к климату и людям. Это большой источник вдохновения для экологичного строительства.

Если говорить о циркулярной экономике и дизайне, тут есть место для дальнейшего развития инноваций. Мы должны думать, как использовать отходы не только от строительного сектора, но и от других сфер. Вторичные продукты индустриальных процессов смогут стать «кирпичиками» для строительства. Придумывать технологии повторного использования материалов — это очень большое поле для исследований, в которых нужно задействовать целые команды химиков, физиков и других специалистов. Но необходимость использования возобновляемых ресурсов, реновации должна пониматься и приниматься на политическом уровне.

И последний аспект — это благополучие пользователей и связь с природой. И тут нам не нужны какие‑то особые инновации, нам просто нужно думать о том, как природу внедрить в здания. Необходимо придумать такой тип строения, которое станет домом не только для человека, но и для других видов.

P.M.: Вы верите, что новые технологии помогают построить более устойчивую среду или «помогают» нам вредить планете?

Э. Н.: Здания, которые мы строили до недавнего времени, создали больше проблем для окружающей среды и для нас, чем принесли пользы. Они потребляют много ресурсов, кроме того, в них использованы вредные материалы. Мы старались проектировать здания, которые бы создавали комфортную и стабильную среду для человека, но в результате создали барьеры для природы, ограничили активность человека и его контакт с окружающим миром. В архитектуре было очень много проблем до настоящего времени. Сейчас же у нас есть научное основание, литература и также некоторые хорошие примеры, которые могут помочь нам сейчас создавать экологичные экосистемы.

Экология уже давно стала одним из главных двигателей эволюции в архитектуре

P.M.: Если бы вы представили идеальный город будущего, в нем все дома были бы энергопозитивными? И можем ли мы сделать уже существующие города таковыми?

Э. Н.: Конечно, я даже написал об этом статью — Defining The Energy Saving Potential of Architectural Design («Определение потенциала архитектурного дизайна в вопросе энергосбережения». — Прим. ред.). Мы можем снизить потребление энергии зданиями на 80 %. Практически в любых условиях — от пустыни до Арктики, включая центральноевропейские города. Первое, что необходимо для энергоэффективных зданий, — это правильный дизайн. Во-вторых, необходимо использование возобновляемых источников энергии — геотермальной, энергии солнца, ветра. Даже на локальном уровне с помощью этих двух компонентов можно прийти к энергетически нейтральным зданиям, которые производят столько же, сколько потребляют. Но в большем масштабе можно создавать целые города, которые вырабатывают гораздо больше энергии, чем потребляют. Это уже доказано. Конечно, для создания таких домов нужно приложить усилия — создать правильный проект, воплотить его. Но это достижимо.

P.M.: Вы написали книгу Green Buildings Pay («Зеленые здания окупаются»). Можете объяснить, каким образом такие здания окупаются?

Э. Н.: Да, эта книга вышла еще в 2013 г. А в сентябре была опубликована еще одна моя работа на эту тему Regenerative Design In Digital Practice («Регенеративный дизайн в цифровой практике»), которая доступна для скачивания онлайн. Дело в том, что зеленые здания окупаются по ряду причин — в контексте благоприятной среды, экологии и даже экономики. Мы старались взглянуть на эти три аспекта. Что значит «строить для пользователей»? Что значит «строить для окружающей среды»? Зеленый дизайн приносит не только экономическую выгоду (стоимость строительства, эксплуатации). Речь также идет о социальной ценности — мы строим для людей, с мыслью об их благополучии, здоровье, процветании. Эта книга — аргумент в пользу создания таких зданий, которые одновременно учитывают потребности человека, проблемы глобального потепления и экологии, а сами по себе создают хороший бизнес для тех, кто ими управляет.

 

Генадій Зубко

Колишній віцепрем’єр-міністр України — міністр регіонального розвитку, будівництва та житлово-комунального господарства

PRAGMATIKA.MEDIA: Хоча конференція присвячена архітектурі майбутнього, дуже багато уваги приділялося питанню екології. Як колишній представник влади скажіть, яка роль влади у протидії зміні клімату та захисті навколишнього середовища?

Геннадій Зубко: Я думаю, що саме влада відповідальна за екологію. Бо громадяни лише залучені до тієї інфраструктури з управління відходами, наприклад, яку має будувати влада. Питання екології насправді не має кордонів. Чому, наприклад, Європейський Союз допомагає нам створити Фонд енергоефективності? Скільки б Німеччина не впроваджувала зменшення викидів вуглецю або збільшення відновлюваних джерел енергії, але поки поряд є Україна, яка, так би мовити, тільки підвищує кліматичні ризики, нічого не відбудеться. Тому сьогодні це питання взаємодії багатьох країн. Для цього і було підписано Паризьку угоду. Україна прийняла багато зобов’язань і щодо зменшення викидів вуглецю, і щодо збільшення відновлюваних джерел енергії, і щодо зменшення витрачання енергоресурсів на один квадратний метр. Тому питання екології — це тільки питання влади та регулювання. Громадянин, який платить податки, в свою чергу має вимагати від влади руху в напрямі зменшення впливів на екологію та середовище. Сьогодні, я думаю, питання клімату та забруднення стає питанням номер один для світу. І Україна має можливість зробити революційний стрибок в тому, щоби залучити найкращий європейський досвід в цьому.

P.M.: Чи вважаєте, що ви разом з попереднім урядом зробили достатньо в цьому напрямі?

Г. З.: Я думаю, що нам вдалося зробити те, чого не вдавалося зробити протягом багатьох років. Разом з [колишнім міністром екології] Остапом Семераком ми впровадили національний план щодо управління відходами. Тому що, на жаль, до цього часу це все розглядалося, як «поводження» з відходами. По-перше, нарешті ми розклали відходи на ті, які можна використати як сировину для переробки, та власне сміття, що підлягає утилізації або спаленню. Сьогодні сміття та відходи не розглядаються як енергоресурс в такому ж масштабі, як вугілля і газ, але його також можна використати для вироблення електроенергії та тепла. По-друге, був запроваджений механізм, який дозволяє зробити регіональні центри управління відходами і зменшити кількість полігонів. І ми очікуємо, що нова влада продовжить цей курс. Тоді на території областей мають створити 5—6 регіональних центрів, які можуть акумулювати від 200 до 600 тис. тонн відходів. Це дозволяє дійсно управляти цим процесом, а не просто спостерігати за хаотичним створенням полігонів. Наразі в Україні легально працює понад 5,5 тис. полігонів, але загалом їх в нас понад 11 тис.

Україна сьогодні потребує технічних рішень у будівництві екологічних споруд

Крім того, нам трошки вдалося перейти від негативного іміджу Чорнобильської зони, яка була плямою на репутації України як величезне забруднене середовище. Ми переходимо до того, щоб все ж таки зробити з цієї території інвестиційну зону. Думаю, сонячна і вітрова енергетика — це майбутнє Чорнобильської зони. І одночасно можливість рухатися до зменшення викидів вуглецю.

Але найголовніше — це закон «Про управління відходами», який має бути ухвалений Верховною Радою і який включить в себе питання радіоактивних, електронних і промислових відходів, а не тільки побутових. Роботи ще багато. І важливо, щоб до цього процесу долучалося місцеве самоврядування.

P.M.: А в сфері екологічного будівництва?

Г. З.: Ви знаєте, Україна має низький рейтинг з енергоефективності. Якщо Німеччина зараз споживає десь 50 кВт·год / 1 кв. м в житлі, то Україна — близько 180—210 кВт·год. Ми в ситуації енергетичної залежності. Газ був дешевим, ми не мали потреби в модернізації. Саме в житловому секторі ми можемо зробити дуже класний ривок. Для цього і створений Фонд енергоефективності як системний інструмент не тільки щодо залучення фінансової підтримки, а і щодо технічних рішень. Україна сьогодні потребує саме технічних рішень в будівництві екологічних споруд. Нам потрібні технології, які б допомогли зменшити споживання енергії. Думаю, що багато може бути роботи як з муніципалітетами, так і з мешканцями. Від мешканців — їхніх запитів, їхньої потреби — залежить інфраструктура міста.

 

Майкл Бентли

AI SpaceFactory

PRAGMATIKA.MEDIA: Вы приехали в Киев рассказать о вашем проекте для Марса. Можете объяснить, в чем его ценность для Земли?

Майкл Бентли: Наш проект MARSHA занял первое место в конкурсе от NASA на дизайн жилья для Марса. Мы предложили дизайн вертикального дома, напечатанного на 3D-принтере с использованием биополимера. Мы поняли, что этот материал представляет собой очень прочную и устойчивую альтернативу бетону, ведь его можно потом переработать. Что мы делам сейчас? Берем этот дом, который напечатали для NASA, дробим на мелкие кусочки и потом используем их, чтобы напечатать новый дом, который установим недалеко от Нью-Йорка. Мы занимаемся этим прямо сейчас. Это будет eco-friendly жилье для Земли, которое мы назвали TERA. Туда можно будет приехать и остановиться на ночь уже со следующего года. Мы предлагаем людям понять, что значит жить в инопланетном домике, при этом не покидая планету Земля.

P.M.: Этот домик будет функционировать как отель, правильно?

М. Б.: Да, мы запустили краудфандинговую кампанию на платформе Indiegogo. Наши подписчики в Twitter и Instagram, которые следили за нами с момента конкурса NASA, могли забронировать домик на ночь или на выходные. Мы уже продали 400 ночей. Когда собрали нужную сумму (сейчас получили уже более 70 тыс. долларов), начали придумывать разные бонусы. Во-первых, решили установить там телескоп, чтобы постояльцы могли выйти на улицу и наблюдать за звездами. Во-вторых, оборудуем дом системой очистки сточных вод, установим радиатор для обогрева, а также фотовольтаические панели, чтобы обеспечивать жилье энергией из возобновляемых источников. Идея в том, что TERA станет демонстрационным образцом дома будущего — устойчивого, энергоэффективного и здорового.

TERA станет демонстрационным образцом дома будущего — устойчивого, энергоэффективного и здорового

P.M.: Можем ли мы использовать этот биополимер для массового строительства жилья в будущем?

М. Б.: Да, я думаю, это будет возможно. Но мы пока находимся на ранних стадиях тестирования этого материала. Знаем, что он очень прочный. Во время конкурса NASA мы испытывали его, и он оказался в несколько раз прочнее, чем материалы наших конкурентов. Это биополимер — термопластик, соединенный с базальтовым волокном. Волокно придает большую прочность, ему не нужен арматурный стержень. Но мы еще изучаем, как материал ведет себя при 3D-печати. Когда печатаем на принтере целый дом, то должны убедиться, что все части прочно связаны и состыкованы. Думаю, сейчас мы не можем строить больше двух этажей. Так, TERA — это двухэтажное строение с традиционной внутренней отделкой из дерева. Там есть кухня, санузел и спальня-чердак. Мы будем продолжать испытывать прочность и пожароустойчивость этого материала. Собираемся получить подтверждение IBC — Международного строительного кодекса. Тогда мы сможем начать делать дома в 3—4 этажа и также сможем применять его в строительстве как состоятельную альтернативу бетону.

P.M.: Можете объяснить, почему этот материал является также экологичной альтернативой?

М. Б.: Это биополимер. Мы используем сахар из кукурузы или сахарного тростника, с помощью химической реакции получаем из него полилактид (ПЛА). Это связующее вещество, то, что делает этот материал устойчивым. Дело в том, что кукуруза поглощает углекислый газ. Получается, что этот материал способствует поглощению углекислого газа. И поскольку это термопластик, его можно снова расплавить и переработать. Мы сейчас изучаем, как этот материал ведет себя при повторном использовании. И в конце срока эксплуатации дома из биополимера вы можете поместить его в промышленный компостер и снова сделать его органическим материалом.

P.M.: Но это дорогой материал?

М. Б.: Да, сейчас это дорого. Для строительства целого дома нужно довольно много биополимера, а процесс печати еще далек от промышленного масштаба. Сейчас мы работаем над тем, чтобы оптимизировать его и, соответственно, уменьшить стоимость. Также хотим сделать этот процесс более автономным. Сейчас мы получаем ПЛА со стороны, покупаем его у производителя, потом привозим на площадку, помещаем в пресс, плавим для того, чтобы из него можно было печатать. Чтобы, например, начать такое строительство на Марсе, весь этот процесс должен происходить в одном месте. Мы начали исследовать, как можно сделать это тут, на Земле. Можем ли мы использовать только те ресурсы, которые есть на месте, чтобы с помощью какого‑то агрегата получать ПЛА из сырья, а затем из него печатать дом. Если улучшить технологию, тогда это станет менее затратным. При этом сферы применения могут быть совершенно разные: например, мы сможем использовать эту технологию как временное решение для территорий, пострадавших от стихии, чтобы быстро обеспечить людей крышей над головой. Но пока это все еще дорогостоящая технология, поскольку она новая.

P.M.: Вам интересней строить на других планетах или на Земле?

М. Б.: Мы заинтересованы и в том и в другом. Хотим стать архитекторами для новых планет! Это может быть Луна, Марс и другие планеты. Но миссия нашей компании — использовать космическую архитектуру, чтобы научиться новым технологиям, которые мы можем применить на Земле, чтобы строить более устойчивые здания. Представьте, что вам нужно построить что‑то на планете, куда человек попадает впервые. Если потом эти технологии применить на Земле, то окажется, что мы можем строить более устойчиво и ответственно.

P.M.: Вы верите, что экологический вопрос — это один из главных вызовов, с которым придется столкнуться архитектору в будущем?

М. Б.: Я думаю, да. То, что мы проектируем и как строим, критично важно. Новые технологии помогают нам по‑другому взглянуть на использование пространства, обеспечить гибкость в рабочих пространствах. Думаю, что в этом есть некоторый потенциал, чтобы решить часть проблем, связанных с экологией. Например, адаптация существующих зданий под новые функции и реалии.

Полагаю, что проблема экологии действительно давит на архитекторов. Когда мы говорим о жилье будущего, то понимаем, что это не столько о внешнем виде, сколько о том, как вы это строите и как используете. Все больше и больше людей понимают, что даже очень красивый и энергоэффективный дом, если он сделан из бетона, будет оказывать негативное воздействие на окружающую среду. Старые практики строительства уже становятся неприемлемыми. Поэтому мы и приехали сюда рассказать о возможном решении климатической проблемы — о том, как можно делать более устойчивые дома.

Время таких вредных материалов, как бетон, цемент и сталь, которые очень сложно переработать, прошло

P.M.: Как вы вообще себе представляете будущее строительства с экологической точки зрения?

М. Б.: Считаю, что мы должны черпать вдохновение в натуральных материалах. Человеческие технологии помогут нам синтезировать новые типы биопластика, который мы можем использовать не один раз, а много. Я думаю, время таких вредных материалов, как бетон, цемент и сталь, которые очень сложно переработать, прошло. Мы должны изучать и развивать материалы с безотходными жизненными циклами, которые можно вырастить, а потом закомпостировать по истечении срока использования.

P.M.: Вы бы хотели отправиться жить на Марс?

М. Б.: Да! Но я бы хотел взять туда всю свою семью. Мне и так с трудом далось путешествие в Киев без моих детей. Cледующие 10 лет или около того будут очень волнительным, мы станем наблюдать прогресс в деятельности компаний, которые занимаются космическими путешествиями. Возможно, у меня появится возможность отправиться туда. Я бы точно хотел это сделать. Возможно, увидеть одно из наших зданий в процессе строительства или уже готовым!

 

Холгер Хоффман

One Fine Day, University of Wuppertal

PRAGMATIKA.MEDIA: Итак, вы собираетесь рассказывать об архитектуре и контексте. Можете объяснить в двух словах, о чем речь?

Холгер Хоффман: Я буду рассказывать о взаимосвязи контекста и цифровых инструментов. Идея в том, что цифровые инструменты нужны нам не для того, чтобы применить в архитектуре какой‑то универсальный язык, а наоборот — помочь нам сделать что‑то очень специфическое, отвечающее контексту. Под контекстом мы подразумеваем либо местность, либо дискурс. Я полагаю, что в цифровых технологиях ничего такого не появится в будущем, чего уже не появилось за 20 лет диджитализации архитектуры. Сейчас у нас наконец есть время и инструменты, чтобы пересмотреть формальные и типологические паттерны.

P.M.: Как цифровые инструменты могут помочь нам строить с большим уважением к экологии и окружающей среде?

Х. Х.: Я думаю, на нескольких уровнях. Во-первых, симуляция. Мы можем использовать цифровые технологии, чтобы смоделировать будущие условия в здании, взаимоотношение здания с окружающей средой и климатическими условиями снаружи. Такая симуляция помогает оптимизировать условия и процессы. Вот так цифровые технологии могут нам помочь еще на этапе проектирования.

Во-вторых, цифровые инструменты помогут нам проектировать структурные компоненты здания с наименьшей погрешностью, что экономит материалы и делает такое строительство более устойчивым. Я считаю, это важно.

В-третьих, BIM-платформы дают нам гораздо лучшее представление о том, какие материалы были использованы в проекте и каковы свойства каждого из компонентов в здании. Программное обеспечение помогает нам оптимизировать как процесс строительства, так и эксплуатацию здания. Мы получаем комплексный подход к проектированию и строительству, чего раньше не было.

В целом, если я не ошибаюсь, 75 % всего мусора на Земле — это отходы строительной индустрии. Это катастрофа! Поэтому важно, чтобы мы как архитекторы понимали последствия того, как используем ресурсы.

Если бы мы ответственно подходили к этому вопросу, то больше бы строили из дерева и меньше из бетона

P.M.: Как вам кажется, достаточно ли мы делаем в направлении более экологического строительства?

Х. Х.: Если честно, я не думаю, что мы делаем достаточно. Или, скорее, мы делаем очень много неправильных вещей. Если бы мы ответственно подходили к этому вопросу, строили из дерева и меньше из бетона. Строительство из дерева — это лучший способ уменьшить выбросы углекислого газа и сдержать негативное влияние на климат. В коммерческом строительном секторе, в котором мы все работаем, есть много неустойчивых вещей. Конечно, на каждой подобной конференции подчеркивается необходимость строить более устойчиво, но я бы сказал, что это не воспринимается достаточно серьезно. Если бы это воспринимали серьезно, строили по‑другому. Были бы более осторожны с формой окон, мы бы не строили стеклянные небоскребы повсюду. Деревянные небоскребы (не знаю, хорошее ли вообще решение – небоскребы) или, по крайней мере, высокие строения из дерева были бы более целесообразными. В Германии есть много правил, которые заставляют архитекторов строить определенным образом — все окна должны быть с тройным остеклением, утеплитель — 16—20 см, стены — минимум 50 см. Мы применяем все типы регенеративной энергетики. С одной стороны, это хорошо. С другой, делает процесс строительства зданий более сложным и дорогим. А это ведет к тому, что некоторые люди не могут себе позволить такое жилье. И я не знаю, насколько это хорошо. Я думаю, это очень сложный вопрос. Всегда нужно подчеркивать вопросы экологии и устойчивого развития, но все равно мы не уделяем тому должного внимания…

P.M.: Что нужно предпринять, чтобы начать строить более уважительно к планете?

Х. Х.: Как я уже сказал, для начала мы должны пересмотреть отношение к материалам, нам стоит выбирать правильные типы. Следующий момент — нужно делать правильную инсоляцию и утепление, чтобы нам потребовалось меньше энергии на поддержание условий в здании. Резонно также использовать энергию из возобновляемых источников. Но я подчеркиваю, что при этом мы должны учитывать местную ситуацию. Кроме того, нам нужно по‑новому взглянуть на архитектуру как таковую. Не очень целесообразно делать квартиру с тремя спальнями площадью 120 кв. м, когда у нас есть семья на четыре человека, которой, вероятно, не нужны 120 кв. м, но нужно что‑то другое. Мы можем строить более компактно.

Я также думаю, что в конце концов важно, чтобы мы говорили и о других проблемах архитектуры, таких как типология, материалы, внешний облик. Что заставляет людей хотеть сохранить их окружающую среду? Как нам надо строить, чтобы люди хотели поселиться в этом доме? Я из маленького городка, в котором есть здания старше тысячи лет. И их не сносят. С одной стороны, потому что они пригодны для жизни. С другой — они создают хорошую городскую среду, в которой людям нравится находиться, одновременно просторную и плотную. И к тому же они просто красивые. Люди заинтересованы в том, чтобы эти объекты оставались, поэтому их не сносят, материалы не расходуются. Об этом архитекторам тоже нужно задуматься. Сегодня с новыми технологиями фактически нет ничего такого, чего бы мы не могли построить. И это хорошо. Потому что дает нам возможность подумать, а чего же мы хотим. Я думаю, мы должны подойти к этому с большой осторожностью.

 

Тайсон Хосмер

Zaha Hadid Architects; Living Architecture Lab, Bartlett UCL RC3

PRAGMATIKA.MEDIA: Во время панельной дискуссии вы сказали, что устойчивое развитие — одна из задач тысячелетия в архитектуре. Как мы должны проектировать и строить, чтобы приблизиться к ее решению?

Тайсон Хосмер: Как мне кажется, задача устойчивого развития будет во многом решена через нешаблонное мышление. Мы можем пытаться использовать более устойчивые материалы или применять методы пассивного дома (что, несомненно,  тоже очень важно), но это будут маленькие улучшения, которые не окажут глобального эффекта. Я считаю, что принципиальный вопрос для устойчивого развития — это жизненный цикл здания, которому, к сожалению, архитекторы не уделяют должного внимания. Мы воспринимаем здания как статичные элементы. Спроектировали, построили, отделали — и готово. Но мы должны думать о существовании здания, о том, как оно может измениться в будущем. Будет ли оно разобрано на части, перестроено и заново использовано? Я уверен, что архитекторы должны сосредоточиться именно на том, как их дома могут быть многажды адаптированы с течением временем.

P.M.: Если я правильно понимаю, ваша цель в Living Architecture Lab — это как раз создать дома, которые будут адаптировать себя сами?

Т. Х.: Да, в перспективе мы заинтересованы не только в том, чтобы автоматизировать процесс возведения зданий, но и наделить сами здания автономией, подобной той, какую имеют живые системы. Это может происходить на разных уровнях. Например, мы можем применить это в дизайне элементов: компьютерные операции помогут нам найти оптимальное решение, которое удовлетворило бы разные потребности людей. Затем, когда здание будет построено, оно может поменять конфигурацию — вручную или при содействии роботов. Следующая стадия, которую я очень хочу исследовать, — это здания как живой организм, дома-роботы, которые будут приспосабливаться к потребностям людей.

Архитекторы должны сосредоточиться на том, как их дома могут быть многажды адаптированы с течением временем

P.M.: Как вы это себе представляете? Мы возводим некую конструкцию, люди начинают в ней жить или использовать другим образом, при этом здание обладает неким интеллектом, способным принимать решения о том, как ему следует видоизменяться. Так?

Т. Х.: В конечном итоге — так. Архитектура будущего для меня — это как раз проектирование зданий, которые будут достаточно разумны, чтобы принимать решения о том, как им перестраивать себя. Но в этих решениях должно учитываться желание индивидуальных пользователей дома, потребности владельца и, конечно, необходимость дома оставаться прочным и стабильным. То есть при этих трансформациях должны приниматься во внимание многие факторы. Мы можем начать с компьютерной программы, которая будет увязывать между собой эти желания и потребности. Но в конечном счете мы представляем себе некую физическую роботизированную технологию: несколько простых роботов или целая система, чьи части могут постепенно видоизменяться. Все это будет зависеть от отдельных случаев.

P.M.: Вы уже разработали прототип такого автономного дома, состоящего из разных модулей, которые могут перестраиваться в зависимости от ситуации. Во время презентации вы показывали конструкцию-образец из бамбука. Почему именно бамбук? Это, конечно, экологичный материал, но не совсем подходящий под разные условия.

Т. Х.: Суть проекта в том, что мы предлагаем платформу для цифровых кочевников, людей, которые ведут мобильный образ жизни. Мы создаем монококовую (самонесущую — прим. ред.) конструкцию, для которой можем использовать разные местные материалы. Например, на Шри-Ланке многие дома вентилируются природным способом. Оболочка дома должна быть очень легкой и тонкой — для этого подходит бамбук и кокосовая мочалка. Но если мы будем возводить такой же дом, скажем, в горах, то, конечно, станем использовать другие материалы. Форма модулей и способы взаимодействия частей друг с другом останутся теми же. Мы предлагаем универсальную систему из элементов, которые произведены и установлены на локации, а сделаны из местных материалов, которые подходят к среде.

P.M.: Вы уже думали, какие это могут быть материалы, если мы все‑таки хотим делать подобные дома экологичными?

Т. Х.: Конечно. Думали о перерабатываемом пластике, например. Но многое зависит от местных условий и климата. Но, опять же, я полагаю, понятие устойчивого развития не ограничивается одними материалами. Важнее, что части нашего дома могут быть модернизированы, переделаны и трансформированы со временем. Их можно хранить на складе, пока они не нужны, а затем привезти на место и собрать. Мы предлагаем альтернативу дому как статичной конструкции, которая большую часть времени не используется. Ведь есть много зданий, которые временами стоят пустыми.

Архитектура будущего — это здания, которые будут принимать решения о том, как им перестраивать себя

P.M.: Вы приводили Бурдж-Халифу как антипример — здание, которое мы никак не можем видоизменить или перестроить в будущем. Считаете ли вы, что мы должны отказаться от строительства таких зданий?

Т. Х.: Лично я считаю, что да. Но на самом деле есть разные уровни устойчивого развития и разные уровни гибкости. Уровни устойчивости также зависят от типа здания. Например, если взять офисное здание, мы понимаем, что какой‑то промежуток времени суток оно не используется. Но можно изменить это пространство и сделать полезным.

Конечно, если посмотреть на то, как устроен природный мир, и то, как мы строим, разница очевидна. Например, ДНК — очень простые составные части, которые могут сложиться в структуру высокой сложности за очень короткое время. Если взять такие здания, как Бурдж-Халифа, да и вообще большинство зданий, сделанных из кучи разных слоев, деталей, винтиков, то вся эта структура выглядит не сложной, но очень запутанной по сравнению с тем, что есть в природном мире. Поэтому для меня устойчивость заключается именно в поиске путей использования составных частей здания.

P.M.: По-вашему, мы делаем достаточно, чтобы решать вопросы экологии?

Т. Х.: Нет. Я думаю, что мы, наоборот, откатились назад в этом вопросе. Вы знаете, люди просто привыкли ждать, что кто‑то другой решит эти вопросы. Но если мы, архитекторы, сфокусируемся на конкретной проблеме, то можем по‑другому вообще взглянуть на нашу работу. Я не думаю, что есть какой‑то один способ «правильно» делать архитектуру. Но я думаю, в нашем расположении все ресурсы для того, чтобы внедрить изменения.

P.M.: А какова роль государства и местных властей в этом вопросе?

Т. Х.: Я не знаю. Я всего лишь архитектор (смеется).

P.M.: Но вам не кажется, что процесс строительства должен регулироваться правилами со стороны государства?

Т. Х.: Конечно, должны быть правила и требования. И они существуют. Но правила — это одна сторона. Вот, к примеру, Билл Гейтс вкладывает миллиарды в исследование устойчивых систем для уборных. Если мы определим какую‑то проблему и будем создавать стимулы для ее решения, поощрять новые идеи, устраивать конкурсы, это в большей мере будет содействовать преобразованиям, чем какие‑то нормы и требования. Требования ведут лишь к тому, что люди приспосабливают свои проекты, чтобы они едва-едва соответствовали нормам. Но не заставляют их переосмыслить проблему.

 

Дэвид Базульто

ArchDaily

PRAGMATIKA.MEDIA: На конференции заметила тут, на полу, один слоган: If the rules are no broken, we will be («Если не ломать правила, то мы сломаемся сами»). У меня к вам вопрос: согласны ли вы с тем, что если мы не изменим правила, по которым строим сейчас, то «сломаем» нашу планету?

Дэвид Базульто: В ArchDaily мы пришли к пониманию, что должны делать вещи не так, как раньше. ArchDaily — это крупнейшее медиа для архитекторов, но мы смогли его сделать таковым только потому, что мы не архитекторы и не следовали никаким журналистским правилам, когда создавали эту платформу. Наша бизнес-модель с точки зрения журналистики ужасна. Вы бы сказали, что так вообще нельзя делать. Но мы действительно верим, что если делать вещи по‑другому, то можно стать новаторами. Незаурядный подход помогает совершить какой‑то прорыв.

Сейчас нам нужно хорошенько задуматься о том, как мы делаем архитектуру. Во время строительных процессов мы тратим огромное количество энергии. До этого мы считали, что будущее архитектуры в том, чтобы строить здания с нулевым потреблением энергии, мол, это самое устойчивое здание. Сегодня мы понимаем, что самое устойчивое здание — это то, которое вообще не нужно строить. Мы должны переделывать, повторно использовать, заново адаптировать. В общем, я думаю, что слова, которые вы прочитали на полу конференции, правдивы.

P.M.: Какова роль архитекторов, государства и конечных пользователей в том, чтобы ломать эти правила?

Д. Б.: У всех есть своя роль на разных уровнях. Особенно хотелось бы отменить пользователей. Потому что спрос с их стороны имеет большое влияние на развитие сферы недвижимости. Посмотрите на кризис в американской субурбии. Все стремились жить в пригородах, поскольку их привлекала картинка — собственный дом с земельным участком, где можно припарковать машину. Но это оказался один из самых неэффективных способов жизни. Большие торговые центры, созданные для американских пригородов, сейчас стоят заброшенными. Молодые люди не хотят жить далеко от города. Сейчас наметилась обратная тенденция, которая на самом деле является гораздо более устойчивой. Получается, пользователь со своими желаниями тянет архитектуру в свою сторону. Архитектор же занимается тем, что создает что‑то для других, ему очень сложно изменить систему ценностей большинства. Таким образом, в архитектуре есть сильная взаимосвязь между четырьмя уровнями — это государство, архитекторы, локация и пользователи.

Самое устойчивое здание — это то, которое вообще не нужно строить

P.M.: А как насчет журналистов и медиа?

Д. Б.: Конечно, медиа обладают огромной силой. Вспомните об этой пригородной модели в Америке, о которой я только что рассказывал. Она была навязана телевизионными шоу и ситкомами, которые были очень популярны. Только какое‑то время спустя люди поняли, что продвигали тип города, очень зависимый от машины. Автомобильная индустрия была одной из крупнейших в Америке. Им было нужно производить машины, поэтому они создали иллюзию, что американцы не могут обойтись без машины. И они понимали важность медиа, телевидения, которое оказывало большое влияние на желания людей.

P.M.: Во время презентации вы сказали, что к 2050 г. строительство станет полностью автоматизировано. А с экологической точки зрения как, по‑вашему, изменится процесс строительства? Станем ли мы строить без отходов, делать безуглеродные дома?

Д. Б.: Мы стараемся нивелировать выбросы углекислого газа, но это комплексный вопрос. Например, мы можем построить дом из стали и бетона, но таким образом, чтобы этому зданию не потребовался кондиционер. Так мы в определенной мере достигнем баланса. В целом, я думаю, наибольшее изменение должно произойти на этапе заводского изготовления архитектурных элементов. Мы должны довести его до того, чтобы сделать строительство более контролируемым, быстрым и минимизировать отходы. Мы должны строить так же, как производим машины, собирать их из разных элементов. Идея Ле Корбюзье о том, что дом должен быть машиной для жилья, наверное, становится реальностью. Так как процесс строительства сейчас оказывает больше всего негативного воздействия на экологию, мы должны менять в первую очередь его.

 

Дмитро Аранчій

Модератор конференції

PRAGMATIKA.MEDIA: Ваша тема на конференції — «Автономна адаптивна архітектурна система: оптимізація ресурсів і кастомізація вражень». Про що це?

Дмитро Аранчій: Основну увагу в лекції я приділяю нашому проєкту UnitE, це автономна адаптивна архітектурна система. Що це означає? Автономна — та, яка не тільки не потребує зовнішніх ресурсів, але і є самостійною в ухваленні рішень. Тобто вона вирішує, яке середовище є більш зручним для людини, і підлаштовується під це як фізично, так і за параметрами світла, клімату тощо, оптимізуючи ресурси та кастомізуючи враження. Взагалі наша основна ідея полягає в тому, що обчислювана архітектура як така здатна оптимізувати ресурси. Вона може мінімізувати їх, кастомізувати враження.

Р.М.: Дмитре, а якщо простіше?

Д. А.: З оптимізацією, сподіваюсь, все зрозуміло: ми можемо зробити максимально складну форму (не як самоціль, а як ту, яка відповідає функції) з автоматизованим виготовленням, щоб на це пішло менше ресурсів. А кастомізація вражень — це про те, що людина створіння примхливе, якій потрібно постійно щось змінювати. Їй хочеться якогось виду з вікна абощо. Іноді це дуже об’єктивні речі, іноді суб’єктивні. І архітектура, адаптуючись, здатна як оптимізувати ресурси, так і забезпечити всі ці враження для людини, навчаючись у неї.

Р.М.: А це не гра в Бога?

Д. А.: Річ не в тому, що машині краще знати, що потрібно людині. Є об’єктивні фактори, які машина знає точно, базуючись на погодних умовах чи розпізнаючи поведінку людей. Система вчиться та підлаштовується під спосіб життя — розпізнає мікроміміку, аналізує поведінку тощо. Я не кажу про впровадження одразу «режиму Бога». Спочатку ми можемо впровадити деякі функції. Відтак людина користується, а система навчається. Таким чином вона все більше допомагає людині налаштувати ті функції чи враження, які вона хоче. Це вже давно реальність, подивіться, наприклад, як працює пошук у Google.

Кожна частинка, яку використовують в будівництві, має бути такою, що її можна переробити

Р.М.: Чи не простежуються аналогії з фантастичним світом Рея Бредбері, де машини пережили людей? Починалось все також з комфортного та зручного житла, де панувала автоматика.

Д. А.: Якщо дуже боятися, не обов’язково випускати систему в інтернет. Але тут ідеться про інше. Наприклад, людина думає, що економить, якщо вчасно вимикає бойлер та вмикає його за потреби. Наша система значно ефективніше прораховує поведінку людини та сама вирішує, як буде економніше — коли вмикати, коли тримати на інерції, коли вимкнути зовсім. Це корисна річ, яка економить час та ресурси. А людина нехай думає про вічні цінності — кохання, сім’ю, дітей… Про бойлер нехай думає машина. Це простий приклад. Так само і, приміром, з трансформацією архітектурних об’ємів.

Р.М.: Тобто UnitE — це про енергоефективність, а не про світове панування?

Д. А.: Зокрема про енергоефективність. Але так само ми можемо говорити про більш масштабні речі. Наприклад, сім’я збільшується. Потрібно розширятися — знайти архітекторів, підрядників. Система може прорахувати всі етапи добудови — від пошуку фахівців до детального плану та побудови фабричної якості. Людині потрібно жити та працювати. Навіщо витрачати купу ресурсів та робити зайві рухи, якщо існуватиме наша нейросистема?

Р.М.: Як у концепцію автоматизованої системи вписується таке явище, як глобальне потепління, про яке вже почали говорити досить серйозно?

Д. А.: Так, серйозність ситуації жахає. Думаючи про процеси будівництва, зокрема в Україні, і про сміття, яке продукує весь світ, здається, що живеш у якомусь пеклі. Діяти треба негайно. А технології — це один з дуже дієвих методів. Я думаю, що уніфікація та оптимізація дадуть змогу, по‑перше, безвідходно виробляти. По-друге, кожна частинка, яку використовують в будівництві, має бути такою, що її можна переробити або перевикористати. Вважаю, що в архітектурі майбутнього нам потрібно використовувати якомога більше універсальних модулів, які можна кластеризувати у будь-яку типологію.

 

Татьяна Колчанова

Основатель конференции Architecture of the Future

PRAGMATIKA.MEDIA: Почему вы решили организовать в Украине конференцию Architecture of the Future?

Татьяна Колчанова: Архитектура и подрывные технологии уже больше не два параллельных направления, по сути, это уже одна прямая. Говорить сегодня об архитектуре, при этом не рассматривая ее в ракурсе новых технологий, уже невозможно. Как сказал наш спикер Лукаш Платковски, ссылаясь на цитату Вильяма Гибсона, будущее уже наступило, но распространено неоднородным образом. Поэтому нашей стране и региону Восточной Европы в целом необходимо чуть больше времени для осознания и понимания процесса применения новых технологий в архитектурном проектировании и строительстве.

Одним из направлений, которое может стать подспорьем в этой сфере, я вижу образовательное. Поэтому конференция выступает своеобразным хабом для архитекторов, строительных и девелоперских компаний в их желании понять, как развивается архитектурный мир.

Р.М.: Вы верите, что Украина станет полноценным центром развитой технологической архитектуры? И, возможно, этой веры полны ведущие мировые архитектурные бюро, которые не оставляют попыток зайти в Украину?

Т. К.: Наша страна — как чистый лист с точки зрения узнаваемости на рынке архитектурного проектирования и строительства. Пока что как страна мы не можем похвастаться своим архитектурным брендом, пока что как страна мы не поддерживаем туристические потоки (и я не говорю сейчас о профессиональных туристах, которые приезжают в Киев посмотреть на примеры советского постмодернизма и брутализма). Но считаю, что это вопрос времени. И процесс освоения и применения подрывных технологий займет далеко не последнее место в этом развитии.

Безусловно, наш рынок как чистый лист интересен и именитым зарубежным студиям. С точки зрения бизнес-развития, с точки зрения освоения еще одной страны и даже иногда с точки зрения добавления банальной точки на карте географии компании. Во время конференции многие зарубежные архитектурные бюро встречались с украинскими девелоперами для обсуждения возможного сотрудничества. И как отметили девелоперы на панельной дискуссии во второй день конференции, они уже готовы к тому, чтобы создавать в Украине знаковые проекты. Они готовы работать с компаниями первого эшелона, и эти интересы вот сейчас начали соприкасаться. Может быть, в недалеком будущем Киев будет становиться местом притяжения. Таким образом, узнаваемость нашего города и страны на мировой арене будет возрастать. А на зарубежных форумах и выставках мы будем слышать больше положительных отзывов.

Говорить сегодня об архитектуре, при этом не рассматривая ее в ракурсе новых технологий, уже невозможно

Р.М.: Как бы вы оценили вовлеченность в конференцию?

Т. К.: На конференцию было приобретено около 1 200 билетов. Из них 393 — студенческая аудитория, остальная часть — это профессиональная аудитория, в которую входят архитектурные студии, строительные компании, застройщики, консультанты. 199 человек — это гости из других стран (не учитывая приглашенных спикеров). Причем на конференцию приехали гости из 38 стран, среди которых Япония, Новая Зеландия, США, Индия, Португалия, Испания. Если сравнивать с прошлым годом, то количество аудитории увеличилось почти в 2 раза и в 4 раза увеличилось количество зарубежных гостей, что говорит о потенциале проекта и возможности создать в Украине полноценный архитектурный хаб, узнаваемый в мировой профессиональной и студенческой среде.

Р.М.: По какому принципу формировался список спикеров?

Т. К.: Конечно же, тематически. С помощью диджитал-методов мы изучили, какие темы сегодня пользуются наибольшим спросом в социальных медиа, в отраслевых медиа. Мы посмотрели на цитируемость, параллельно сравнив цитируемых спикеров с уровнем узнаваемости компаний, которые они представляют, на рынках Восточной Европы. Мы посмотрели на самые обсуждаемые темы, на темы с самой высокой вовлеченностью, как например, строительство первого жилья на Марсе или строительство металлического моста на 3D-принтере и т. д.

Безусловно, было желание создать более узкоспециализированный контент. Но по итогам конференции мы проводим детальный опрос участников за два года и по итогам опроса уже будем понимать, на каких темах и спикерах мы сможем сосредоточиться в будущем.

Р.М.: Мы будем ждать Architecture of the Future 2020?

Т. К.: Пока еще рано что‑то говорить однозначно по будущему году, так как еще нужно подвести итоги этого. В будущем году запланировано уже достаточно много мероприятий различного формата, и одно из основных — это Экспо-2020 в Дубае. Как раз на этом мероприятии в октябре следующего года и будет представлена конференция Architecture of the Future, но немного в другом формате.

 

Александр Попов

Сооснователь компании archimatika

PRAGMATIKA.MEDIA: В рамках панельной дискуссии вы обсуждали тренды в архитектуре. Какое место среди них занимает устойчивое развитие, если говорить об Украине?

Александр Попов: Если во всем мире устойчивое развитие — уже выполненная программа, по крайней мере, на уровне идей и правил, то в Украине это еще непаханое поле. Если во всем мире говорят об острой необходимости для архитекторов сместить фокус внимания на архитектуру, то в Украине мы так поступить не можем. Конечно, мы должны делать наши здания устойчивыми, энергоэффективными, выполнять всю эту международную программу sustainability.

Если во всем мире устойчивое развитие — уже выполненная программа, то в Украине это еще непаханое поле

P.M.: И какова тогда роль архитекторов во внедрении экологических методов строительства?

А. П.: Они должны стать миссионерами. Инженер сам по себе не может доказать заказчику всю логику и целесообразность подобных комплексных решений. До тех пор, пока это не стало маст-хэв, в каждом конкретном объекте архитектор берет решения, идеи и защищает их перед заказчиком. Когда‑то у нас это получается, а бывает, нам возвращают предложения и говорят: «Нет, мы будем делать традиционно». Это борьба.

P.M.: Но во время дискуссии вы заявили, что архитектор должен заниматься своей первоначальной обязанностью, а не решать вопросы экологии…

А. П.: Это в будущем. Но мы пока в настоящем. Допустим, инженеры предложили прогрессивную концепцию для комплекса White Lines, который сейчас рекламируют. Что мы как архитекторы делаем? Боремся с заказчиком за то, чтобы ее реализовывать. Потом благодаря этим предложениям проект получит сертификат BREEAM, LEED, заказчик сможет на этом деньги зарабатывать — за счет того, что это энергоэффективное решение. Вот так архитекторам пока приходится отвоевывать такие решения.

 

Віталій Мельник

Генеральний директор UDP

PRAGMATIKA.MEDIA: Тема панельної дискусії, в якій ви брали участь, — «Чого забудовники нерухомості можуть вчитися у архітекторів». Власне, чого саме і чому взагалі забудовник повинен вчитися у архітектора? Можливо, говорити треба в контексті колаборації або співпраці?

Віталій Мельник: Насправді будь-яка кооперація — це взаємне навчання, кожен вчиться у іншого. Тому формулювання правильне. Ми, девелопери, багато чому вчимося у архітекторів і водночас багато чого навчаємо архітекторів. Реалізовані архітектурні проєкти — це результат спільної праці: дискусій, компромісів, доопрацювань. Це все один процес взаємного навчання.

P.M.: Ви багато говорили про інноваційний проєкт UNIT. City, але все ж додайте ще декілька слів. Це нове бачення того, як можна жити?

В. М.: Насправді в цьому проєкті самі споруди та будівлі не мають стільки значення, скільки ціла екосистема і майбутні резиденти, для яких ми його створюємо. Це проєкт для людей і про людей. І все підпорядковано цій базовій філософії. Я вважаю, що час — це той ресурс, який не відновлюється. Тому ми хочемо, щоб людина не губила час на зайву логістику, а витрачала цей ресурс на більш важливі речі.

Завдання сучасних девелоперів — сертифікувати свої будівлі

P.M.: Який запас міцності ви вкладали в цей проєкт? Маю на увазі можливі кліматичні зміни, про які було сказано під час саміту ООН.

В. М.: Якщо говорити про зміни температурного режиму в Києві на 2—3 градуси, то саме на таке підвищення очікують експерти в 2050 р., а для будівлі це несуттєво. Але для клімату в цілому таке незначне на перший погляд підвищення призведе до катастрофи. За прогнозами та висновками експертів, зараз наше завдання полягає в тому, щоб не допустити збільшення температури більш ніж на 1,5 градуса. Але з судячи з нинішньої ситуації, нам це не вдасться. Зараз всі докладають зусиль, аби хоча б законсервувати зміни температури на поточному рівні.

P.M.: Саме будівництво є одним зі шкідливих факторів для екології. Забудовники у всьому світу винні в цих кліматичних змінах безпосередньо, чи не так?

В. М.: 60 % викидів вуглецю відбувається через будівлі. Що може в цій ситуації зробити девелопер? Наші дії наступні: ми робимо все згідно з міжнародними сертифікатами екологічного будівництва. З 90‑х років існує сертифікат LEED, який розробила Американська рада зеленого будівництва. Він чітко регламентує весь процес — від початку проєктування до завершення будівництва і експлуатації. І на кожному етапі є критерії, котрих потрібно дотримуватись. Цей сертифікат означає, що будівництво відповідає критеріям зеленого. Тобто шкода від процесу створення нових споруд та їх подальшої експлуатації розцінюється як оптимальна. Завдання сучасних девелоперів — сертифікувати свої будівлі. У наших реаліях це досить складно. З одного боку, сертифікація потребує додаткового фінансування, з іншого — більш системного підходу до всіх учасників процесу: від проєктанта-архітектора до конкретного виконавця робіт на будівельному майданчику. Але ми все робимо для того, щоб контролювати процеси та діяти в нових реаліях.

 

Наталья Олексиенко

Архитектор, руководитель мастерской Oleksienko Architects

PRAGMATIKA.MEDIA: Вы опытный архитектор и чувствуете любые изменения в своем сегменте. Архитекторы уже готовятся к возможным переменам климата?

Наталья Олексиенко: Мы готовимся. Любое наше решение просчитывается на много шагов вперед. Я уверена, что наши дома готовы к самым сложным погодным условиям. В Украине климат всегда был многообразным, с быстрой сменой погоды. Мы проектируем, учитывая эти особенности. Поэтому, когда появились явные признаки изменений климата в мире, кажется, мы уже были готовы.

Мы исходили из существующих обстоятельств и пользовались теми материалами, которые были в арсенале. Поскольку в Украине эти материалы не всегда инновационные, нам приходилось искать решения архитектурными средствами. Например, хотелось, чтобы здания выглядели легкими и хрупкими. Но если мы их утеплим как нужно, то это будет выглядеть громоздко. А вопрос стройности здания? Вопрос элегантности? То, что мы закладываем как образ жизни, должно быть проявлено в архитектуре. Мы искали приемы и способы. И они, как я уже говорила, скорее архитектурные. Но все пиковые нагрузки мы заложили в расчеты.

P.M.: Вы выступаете за абсолютный стиль в архитектуре?

Н. О.: Да, я за абсолютный стиль в архитектуре. Мне нравится находить решения на стыке проблем — тогда это интересно. Я в этом вопросе своего рода исследователь. Пока проектируешь — ты исследуешь проблему, находишь самые сложные задачи, и последующее решение должно укладываться в концепцию будущего.

P.M.: Эксперты прогнозируют, что изменения климата могут привести не только к катастрофическим экологическим проблемам. Затронута будет сама социальная парадигма общества. На конференции звучала мысль, что строить нужно сразу город, где будут предоставлены равные шансы всем. Ваше мнение: у Украины есть потенциал для подобного масштабного архитектурного будущего?

Н. О.: Дело в том, что наше общество находится в крайних противоречиях. Действительно может случится, что основные слои населения окажутся в ситуации, когда для них будет недоступной достойная жизнь. И статистика демонстрирует, что мы уже приближаемся к этому. Что может сделать архитектор? Лично мне не очень нравится идея проектировать малобюджетное жилье, потому что оно подчеркивает расслоение общества. Власть должна задействовать социальные инструменты, чтобы обеспечить достаток в нем. Люди не должны отказываться от лучшего в жизни. И это лучшее должно быть доступно. А реальность такова, что люди не могут себе позволить даже самое экономное жилье.

Когда появились явные признаки изменений климата в мире, кажется, мы уже были готовы

Я практик, люблю решать проблемы. И здраво оцениваю свои возможности. Я пришла к выводу, что если буду делать работу архитектора с учетом всех экологически изменений (не произношу фразу «тотальная катастрофа», но говорю об ускоренном движении к ней), то я буду это делать для конкретно взятых людей. Причем чтобы они это приняли, нужно долго рассказывать, образовывать. Тогда на выходе мы получим не просто объект — мы обретем единомышленников. А дальше они своим образом жизни станут транслировать эти идеи, у них будут расти по‑другому воспитанные дети. Я считаю, что это очень важно.

Могу ли я это делать на уровне города? Для борьбы с системой моих собственных сил может хватить только на то, чтобы делать это таким вот реальным образом. Но какие усилия прилагаем мы все, чтобы воплотились наши наработки и достижения по планомерному и поступательному изменению в проектировании? Как передать это обществу? Для этого нужен инструмент. Я много об этом думала. Мне кажется, один из таких инструментов — это наш социальный проект Urban Tech Ukraine (UTU).

Суть такова: нужно посмотреть на наши проблемы под совершенно другим углом. Люди готовы меняться, но они не готовы делать это резко. Человек сегодня очень уязвим. А наш проект позволяет все изменения предлагать и внедрять очень бережно. Наша платформа позволит людям разных профессий и взглядов включиться в этот процесс, встретившись на UTU. Наша платформа должна объединить урбанистов нового поколения — жителей города, которые хотят жить лучше. Которые не хотят, чтобы город менялся без их согласия, которые хотели бы видеть друг друга.

P.M.: Какова, на ваш взгляд, роль архитектора в создании публичного пространства? Вам не кажется, что его участь — принять на себя первый негативный удар общества, хотя в компетенции властей — организовать, обсудить, согласовать и лишь потом строить?

Н. О.: Я не питаю особых иллюзий по поводу того, что происходит. Гражданские слушания у нас существуют, но на них приходят свои. Повторюсь, мы создали платформу, чтобы тот же архитектор мог высказаться, обсудить и показать. Это возможность для каждого жителя города быть не диванным бойцом, который обличает всех в Facebook, а прийти и открыто высказать свою позицию. Мы даем возможность каждому стать осознанным урбанистом. UTU — это возможность возродить естественную коммуникацию и скомбинировать ее с цифровыми технологиями.

 

Беседовали: Елена Панченко, Юлия Шемякова