Сейчас в мире существуют 65 алфавитов. Самый многобуквенный — кхмерский с 72 знаками. Самый экономный — алфавит одной из народностей Папуа — Новой Гвинеи, которые обходятся всего 11 буквами. Есть ли корреляция между количеством букв и потребностью в общении, передаче опыта, фиксации событий, первичной потребностью, которая нам всем кажется очевидной, а для кого‑то является целиком рудиментарной историей? Не знаю.
Интервью, взятые у архитекторов, дизайнеров и художников, открыли для меня другое: у каждого из них есть свой алфавит, своя система визуальных знаков, которыми они выражают внутренние звуки своей души.
Ирина Белан. Фото: Александр Онищенко
Я могла бы начать эту статью иначе. Рассказать, что Рон Арад родился 24 апреля 1951 г. в Тель-Авиве, а значит, в этом году ему исполнится 70 лет. Что в 1971 г. он поступил в Академию искусств «Бецалель», то есть его путь в искусстве и дизайне начался 50 лет назад. Что с 1974 г. он пять лет учился в Школе архитектурной ассоциации в Лондоне. Что в 1981 г. совместно с Каролин Торман организовал студию дизайна One Off. В том же году представил кресло Rover, которое принесло ему известность. Похоже, что у Рона Арада в этом году еще один юбилей — 40‑летие появления его первого бюро и первого предмета его дизайна. Rover собрали из двух готовых предметов — старого красного кресла от машины Rover P6 и частей стальных ограждений, применяемых на фермах для содержания домашнего скота. Это был реди-мейд чистой воды, глубокий реверанс мсье Дюшану. Сейчас мы бы сказали, что речь идет о ресайклинге, но тогда о спасении окружающей среды еще никто не думал. Однако это не помешает мне назвать его пионером интуитивного ресайклинга. Я могла бы написать, что в 1989 г. он основал Ron Arad Associates, а через 9 лет — Ron Arad Architects вместе с Каролин Торман и Аса Бруно, с которыми они спроектировали легендарный музей дизайна в Холоне. Я бы добавила, что Арад преподавал дизайн в Высшей школе в Вене и в Королевском колледже искусств в Лондоне, где возглавлял отделение промышленного дизайна, и что он академик Королевской академии искусств. Я точно написала бы, что его выставки проходили в Центре Помпиду в Париже, Музее современного искусства в Нью-Йорке, Израильском музее в Иерусалиме, Музее Виктории и Альберта в Лондоне. Я бы рассказала, что он создает объекты коллекционного или студийного дизайна, за которыми охотятся коллекционеры. В 2019 г. на Sotheby’s кресло его дизайна Blo-Void 2 было продано за 25 тыс. фунтов стерлингов. Я бы попыталась перечислить все фабрики, компании, бренды, с которыми он работал и работает, — Vitra, Kartell, Swarovski, Cassina, Magis, Moroso, Kenzo, Alessi, Driade, Cappellini, Roca, Adidas, Nestle, Fiat, Samsung, LG, Bombay Sapphire, Hennessy, Le Coq Sportif, WMF, а потом из страха кого‑нибудь позабыть я написала бы, что Рон Арад сотрудничает с самыми культовыми брендами промышленного и fashion-дизайна. Я бы могла все это написать. Это и еще многое другое.
Фото: Sam Lane
Однако я поступлю по‑другому. Хотя бы потому что Арад всегда поступал не так, как от него ждали. И даже в наших трех интервью он ни разу не дал предсказуемого ответа, ломая мне весь проработанный сценарий беседы. Так вот я оставлю вас наедине с Арадом, чтобы он сам, используя свой уникальный набор визуальных знаков, рассказал о себе.
Архитектор
Архитектор — это непростая профессия. Это не профессия художника или скульптора, которые идут в свою мастерскую и там творят. Прежде чем вы начнете создавать что‑то как архитектор, вам должны доверить проект другие люди. Иногда нужно выиграть конкурс, чтобы получить работу. Вы должны суметь убедить заказчиков позволить вам реализовать свои идеи. Вы заканчиваете колледж, но никто вам не предлагает работу. На каждого известного архитектора приходится тысяча других никому не известных. Некоторые из них очень довольны тем, что работают на кого‑то. Я же всегда знал, что не стану работать на других. Быть архитектором — значит находиться под влиянием других людей. Быть архитектором — значит вести переговоры, уступать, угождать, договариваться с клиентами, представителями властей, подрядчиками, полицией. Мы должны работать с ограничениями, которые нас сдерживают. И мне кажется, что такие ограничения начинают играть слишком большую роль в нашей работе.
В 2019 году по проекту Rod Arad Architects было реализовано здание площадью 200 тыс. кв. м. — офис ToHa Development. Фото: FERNANDO ALDA
После всех этих лет в профессии у меня нет усталости от архитектуры. Во многом благодаря тому, что мы не делаем проект за проектом, а трудимся над небольшим их числом. Конечно, в нашей работе есть финансовая составляющая — нам нужно зарабатывать, чтобы студия функционировала. Но мы ухитряемся сбалансировать количество проектов и возможность делать лишь те из них, которые нам интересны.
Деньги
Деньги нужны. Чтобы создавать объекты, чтобы платить людям в студии, нашим подрядчикам за материалы и производство. Они нужны, чтобы весь механизм продолжал работать. Сейчас, в наши дни, ценность искусства измеряется деньгами. Печально, но деньги стали мерилом того, насколько художник успешен. Некоторые включаются в эту игру, и деньги становятся частью искусства.
Мы живем в несовершенном мире, и то, что деньги стали одним из критериев оценивания искусства, является доказательством его несовершенства
В 2020 г. Рон Арад представил новое кресло Don’t F**k with the Mouse, созданное на основе Big Easy Chair
Маурицио Каттелан приклеил скотчем банан к стене, и кто‑то купил его за 120 тыс. долларов. Эта история была у всех на устах, во всех газетах и журналах. Он хороший художник? Да, он хороший художник. Почувствовал ли я какой‑то особенный интерес к этому предмету искусства? Нет. Во всяком случае, не сейчас. Мы живем в несовершенном мире, и то, что деньги стали одним из критериев оценивания искусства, является доказательством его несовершенства.
Искусство
Оскар Уайльд сказал, что искусство — это то, что не имеет функции. Это неправда. Искусство может быть функциональным. Если я хочу вложить в искусство функцию, то я это сделаю. Мы свободны и не обязаны следовать за чужими идеями. С другой стороны, есть слова Уайльда, с которыми я согласен: «Есть только два типа людей — они либо обаятельны, либо нудны». Да, люди или волнуют, или наводят скуку. Я использую эти слова, когда описывают предметы искусства, дизайна. Есть предметы искусства, которые тебя очаровывают, восхищают, а есть те, которые не трогают. И мне они неинтересны.
В результате экспериментов с корианом появилось кресло-качалка Oh Void 2. Фото: MICHAEL LECKIE
У меня есть способ, по которым я оцениваю, насколько хороша моя идея. Закрываю глаза и представляю, что нахожусь в галерее и вижу мой предмет искусства. Привлечет ли он мое внимание? Если мой ответ «да», то я его реализовываю, если «нет» — отказываюсь от него и делаю что‑то другое. Мое искусство отражает окружение, в котором я вырос, визуальный язык, на котором тогда говорили. Мы все являемся рабами, заложниками того общества и той культуры, в которых росли. Даже если мы их ненавидим. Что‑то принимаем, что‑то отвергаем, но в любом случае мы ориентируемся на них. Я все еще люблю ту музыку, которую слушал в детстве, — и Стравинского, и Баха, и «Битлз».
Критерии
Есть несколько критериев, по которым я оцениваю предметы искусства. Это то, насколько они являются очаровательными, восхитительными, интересными. Кто‑то создает предметы из переработанных материалов, которые полезны для природы, объекты, которые призывают покончить с фундаментализмом или с рабством. Не буду с этим спорить. Но это не значит, что я стану разделять такой подход, даже если он и правильный.
Мое искусство отражает окружение, в котором я вырос, визуальный язык, на котором тогда говорили
В 2019 г. Moroso представили коллекцию Modou дизайна Рона Арада. Фото: Joel Matthias Henry
Любопытство
Есть много причин, по которым мы можем что‑то делать или не делать. Лично для меня единственной причиной, по которой я что‑то делаю, является удовлетворение собственного любопытства. Что будет, если я сделаю это, а что произойдет, если я не сделаю чего‑то? Любопытство ведет к самосовершенствованию. И если вам повезет, то вы не будете одиноким и найдутся те, кому интересны те же вещи, что и вам. Потому что нам нужна публика, ее реакция, резонанс.
Фото: Giovanni Gastel
По разным причинам, в том числе по рациональным, у нас должна быть возможность создавать свои студийные объекты. Кто‑то должен заплатить нам, чтобы мы могли работать дальше.
Манифесты
Я не поклонник манифестов, каких‑либо громких высказываний — Less is more («Меньше — значит больше», слова Людвига Миса ван дер Роэ. — Прим. авт.), Form follows function («Форма следует за фунцией», слова Луи Салливана. — Прим. авт.). Иногда форма действительно следует за функцией, а иногда — совсем наоборот. Часто меньше — это меньше. Я не покупаюсь на такие афоризмы. Мир гораздо разнообразнее и богаче, чтобы его выражать в манифестах. Даже сейчас, если я говорю что‑то, что звучит слишком наставляюще, не слушайте меня.
Beautiful Useful Love, 2017
У меня есть кресло-качалка Useful, Beautiful, Love, на которой вы увидите высказывание Уильяма Морриса. Он сказал: «Have nothing in your house that you do not know to be useful, or believe to be beautiful» («Пусть у вас в доме не будет ничего, что для вас не является функциональным или красивым»). Для меня такие слова являются рецептом. Я расширил это высказывание: «Пусть у вас в доме не будет ничего, что для вас не является функциональным или красивым, или любимым». Если вы что‑то любите, одного этого чувства уже достаточно, больше вы не должны ничего доказывать — почему вы это любите, отвечает ли объект каким‑то общепринятым критериям или нет.
Преданность
В моей студии я самый взрослый. Остальные, те, кто моложе, являются преданными поклонниками архитектурного клуба, сообщества, культа — назовите это как хотите. Я предан архитектуре, но не архитектурному кругу.
В 2010 году в Холоне появился Музей дизайна по проекту Рона Арада и Бруно Аса. Фото: Yael Pincus
Стул
Нет одного ответа, как создать действительно хороший стул. Если люди пришли в магазин, чтобы купить стул в дом, где они только начинают жить, важно, чтобы он был дешевым, легким, удобным в чистке, комфортным, изготовленным из правильных материалов. Совсем другими критериями могут стать его красота, необычность. У каждого предмета, который вы создаете, есть свой пункт назначения. И дизайнеру важно знать его.
Коллекцию мебели для улицы Modou реализовали африканские ремесленники. Фото: Joel Matthias Henry
Уникальность
Если вы уникальны, нет особой сложности в том, чтобы ее сохранить, когда вы занимаетесь промышленным дизайном и сотрудничаете с известными фабриками. Однако я не думаю, что уникальность — главный критерий для того, чтобы оценивать дизайн.
Есть несколько критериев, по которым я оцениваю предметы искусства. Это то, насколько они являются очаровательными, восхитительными, интересными
Можно создавать уникальный и при этом плохой объект — сделать уникальный стул, на котором неудобно сидеть, или он вреден для окружающей среды, или дорог в производстве. Как человеку творческому, мне гораздо важнее создавать те вещи, которые не существовали до сих пор. Это то, чем я занимаюсь.
Фото: Michael Castellana
Для меня немыслимо быть стилистом. Мне очень нравятся предметы, которые создавали дизайнеры в 50‑х гг. прошлого века. Они делали то, что до них не существовало. Однако им было легко сделать эту революцию — до них мебель была уродливой. Сейчас же восставать против того, что делали Аалто, Имзы или Якобсен, сложнее, потому что они создавали действительно прекрасные предметы. Сложнее и интереснее — ведь все еще есть место для того, что будет действительно волнующим. Волнующим не только для меня, но также и для публики в Киеве.
