PRAGMATIKA.MEDIA: Ваше творчество называют энергичным, радостным, позитивным. Этими эпитетами можно описать самого Петра Лебединца?
Петр Лебединец: Я думаю, что да. Я придерживаюсь той позиции, что в искусство надо вкладывать только положительные эмоции. Хотя современное искусство часто ориентируется на разрушение. Но я придерживаюсь чисто эстетической программы.
Р.М.: Разрушение вам не интересно даже в творчестве других художников?
П. Л.: Нет, мне интересно посмотреть, но мне самому эта позиция дисгармонии не подходит, она мне не близка.
Р.М.: Вы получили академическое образование, начинали как художник-фигуративист. Как вы пришли к абстракции?
П. Л.: В середине 80-х годов я решил перейти на какой-то новый пластический язык, занимался экспериментами и пришел к абстрактной живописи. Мне кажется, для меня в этом кроются необъятные возможности в смысле цвета, пластики, композиции.
Р.М.: Могли бы вы совершить еще один переход к какому-то другому стилю?
П. Л.: Я потихоньку меняюсь, но в пределах своего стиля, меняю какие-то позиции, связанные с цветом, например. У меня сейчас параллельно проходит еще одна выставка – там полноцветная живопись. Для этой выставки [«Иллюзии» в ЦУМ] я специально сделал серию работ в более монохромной гамме. Но в принципе живописные принципы все те же самые и та же самая эстетическая программа.
Р.М.: Интересно, как происходит творческий процесс. Эмоции, события – что дает вам идеи для картин?
П. Л.: Все что угодно. Это путешествия, пережитые эмоции. Сложнее всего объяснить, как возникают идеи, как они потом воплощаются. Это единый процесс – когда идея рождается и переходит в реализацию.
Р.М.: В абстрактной живописи что является первоочередным – содержание или форма? Когда у вас рождается идея, вы видите готовое полотно, каким оно будет, или эмоции, которые вы хотите передать?
П. Л.: Условно говоря, в живописи две составляющие. Первая – это интеллектуальная сторона, то есть нужно все точно рассчитать, выстроить по композиции, по пластике цвета. И вторая сторона – эмоциональная. Живопись без эмоциональной составляющей получается неживая.
Р.М.: Как вы относитесь к вопросу из цикла «а что вы этим хотели сказать»?
П. Л.: Мне постоянно задают такой вопрос. Художник, как правило, должен отсылать к самой работе. Я всегда говорю: «Вот, пожалуйста, смотрите».
Р.М.: А если интерпретация публики будет кардинально отличатся от вашей?
П. Л.: Это абсолютно приемлемо. Абстрактная живопись дает возможность каждому человеку видеть что-то свое. Если они увидят то, что я вообще не вкладывал, мне даже будет интересно это послушать. Когда что-то другое видят в моих работах, у меня возникают какие-то новые идеи. Кроме того, всегда полезно послушать какую-то конструктивную критику. Взгляд со стороны – это всегда очень интересно.
Р.М.: Политика, социальные процессы и искусство – связаны или нет?
П. Л.: Бывает социальное искусство. Но я свою работу отделяю от социального.
Р.М.: Но вы же как человек живете в социуме.
П. Л.: Да, я живу в социуме, я не могу никак обойти какие-то социальные вопросы, проблемы. Но когда начинаешь работать, надо абстрагироваться от всего этого. Только я, холст и краски. (Улыбается)
Р.М.: И политические события тоже никак не сказываются на вашем творчестве?
П. Л.: Стараюсь, чтобы не сказывались.
Р.М.: Верите ли вы в «национальность» искусства? Существует ли украинское искусство?
П. Л.: Все-таки считаю, что искусство должно быть интернациональным. Но есть какие-то народные элементы, украинские этнографические мотивы, которые находят отражение в современном искусстве.
Р.М.: А вы бы себя назвали украинским художником?
П. Л.: Трудно сказать. Я больше себя отношу как раз к интернациональному искусству.
Р.М.: Интересно узнать о вашем детстве. Где вы родились?
П. Л.: Я родился в Мелитополе. Это небольшой город. С 12 лет я там занимался в изостудии. Там была серьезная изостудия. Потом Киевский государственный художественный институт. После института я уже начал эксперименты в другом направлении.
Р.М.: Помните, как вы решили, что станете художником?
П. Л.: Я с детства этим занимался и с детства хотел быть только художником.
Р.М.: Никакой альтернативы не видели для себя?
П. Л.: Нет, не видел. (Смеется)
Р.М.: Читала, что в бытность студентом работали в пожарной охране. Расскажите об этом.
П. Л.: Нужно было зарабатывать какие-то деньги. По ночам работал в пожарной охране на выезде, а днем – занимался в институте.
Р.М.: Были ли у вас еще необычные как для художника работы?
П. Л.: Как правило, в советское время большинство художников занимались еще и оформительской деятельностью. Как-то зарабатывать приходилось.
Р.М.: И связанный с этим вопрос: вы верите, что художник должен быть голодным?
П. Л.: Нет, это такой миф. Художник должен быть успешным. И когда он имеет средства, он имеет возможность нормально работать, нормально думать, реализовывать какие-то свои идеи.
Р.М.: А наоборот – «переедание» может как-то негативно сказаться на творчестве?
П. Л.: Это уже от человека зависит. Я думаю, что каждый уже как-то справится с этой «проблемой». (Смеется)
Р.М.: И напоследок: если бы завтра должен был наступить конец света, но вам бы дали возможность спасти какое-то одно произведение искусство, что бы это было?
П. Л.: Как-то никогда не задумывался над этим, потому что столько всего в мире создано человеческим гением. Что-то одно выделить невозможно. Я бы спасал все.
Р.М.: А какую свою картину спасали бы? Что вам наиболее дорого?
П. Л.: Из тысячи работ выбрать какую-то одну не получится. Нет никакой картины, которую я ненавижу, я каждую картину отрабатываю. Поэтому я бы, наверное, лучше чью-то жизнь спас. (Улыбается)